Ей придется уехать. Единственный выход – уехать без нее, а это вообще не выход.
— Лукьян, — рявкнула она, останавливаясь и заставляя его тоже замереть. — Я больше не могу.
Он уставился на нее. На радужное сияние ее молочно-белой и мокрой от пота кожи. На шрамы, которые становились еще заметнее, когда она краснела. На завитки волос, выбивающиеся из небрежного хвостика. Изогнутые брови, темные и обрамляющие ее лицо. Немного великоваты, но подходят ее черным радужкам глаз.
Черные радужки, полные гнева.
И боли.
— Тебе нужно научиться преодолевать боль, которая пытается убедить, что ты больше не можешь, — он двинулся вперед, в его глазах и позе была угроза. — Ты можешь больше.
Она стояла на своем, слегка приподняв подбородок, так что он вызывающе сделал шаг вперед. Простой шаг, который был бы чужд ей еще несколько месяцев назад.
— Нет, — прошипела она. — Может быть, я и выдержу больше, но тебе придется сделать мне больно, по-настоящему больно, чтобы доказать свою правоту, Лукьян.
Холодная и пустая часть его души жаждала принять ее предложение, по-настоящему показать ей, что у него внутри. Бросить вызов собственным чувствам к ней, посмотреть, сможет ли он вынести больше. Потому что она могла. Но он не знал, сможет ли сам.
— Ты не причинишь мне вреда, — сказала она, шагнув вперед, и он схватил ее за руку, когда она попыталась поднять ее к его лицу.
Она ничего не сказала.
Он до боли сжал ее запястье. Он знал, что ей было больно, потому что такова была его работа, его природа – замечать учащенное дыхание, расширение зрачков, напряженность в теле, постоянное учащение сердцебиения.
Но она не протестовала, не отстранялась. Если уж на то пошло, она еще глубже погрузилась в его хватку. С вызовом.
— Этого я тебе обещать не могу, — ответил он. — Я не могу даже себе этого обещать.
И это пугало его больше, чем он хотел признать.
Гораздо больше.
Мое тело кричало. Пульсировало. Каждый мускул. Каждая косточка.
Я хотела упасть.
Но не упала. Из-за лица Лукьяна. Отчаяние дразнило его пустой взгляд, которое неуклонно росло с того дня, как я испекла лепешки и узнала, что экономка знает гораздо больше, чем рецепт теста.
Сначала мне показалось, что он нас слышал. Что он сидел там и слушал, а потом пришел к выводам и кипел от злости. Но Лукьян не такой. Он бы немедленно бросился на меня. Он не часто разговаривал, но старался говорить о том, что имело значение.
Он ничего не знал.
Но что-то назревало.
Что-то пугало меня.
— Что будет, Лукьян? — спросила я, его рука все еще больно сжимала мое запястье.
На его лице что-то промелькнуло, но он не ответил.
— Я знаю, что-то изменилось, — продолжала я. — Что?
Он долго не отвечал, как будто думал, что тишина ответит за него.
— Мне нужно уехать на несколько дней, — сказал он.
Не то, что я ожидала.
Но тем не менее мой желудок сжался. С уже абсолютной пустотой я понимала, что буду бродить по дому без всеохватывающего присутствия Лукьяна.
А потом я поняла еще кое-что. Я всегда буду прикована здесь, если что-то не изменится. Птица в клетке, наблюдающая, как ее хозяин приходит и уходит, когда ему заблагорассудится.
— Контракт? — спросила я, надеясь, что это прозвучало не так жалко, как я себя чувствовала.
Еще одна пауза. Еще один момент, чтобы посмотреть внутрь себя и впиться взглядом во все мои несовершенства, которые сделали меня такой чертовски беспомощной.
Я поклялась, что буду стараться изо всех сил, чтобы преодолеть свои границы с помощью вновь обретенной силы.
— Встреча, — сказал он пустым и странным голосом.
Я ждала, что Лукьян скажет больше.
Но он этого не сделал.
А на следующий день он оставил меня в синяках, с распухшими от поцелуя губами, и душой, потрепанной его глазами.
— Ах, Лукьян, я уже начал бояться, что ты не придешь, — холодно кивнул ему отец.
Лукьян сел напротив него, не обращая внимания на сидящую рядом женщину.
Его жену.
Наложницу его отца.
— Я как раз вовремя, — ответил он. — И я человек слова. Сказал, что приду, и вот я здесь, — его внимание было сосредоточено на отце, но он заметил резкие движения безупречно ухоженной и красивой женщины напротив, которая пыталась привлечь его внимание.
Приманка.
Для нее это всегда было приманкой.
Его привлекательность была крючком. Он притягивал к себе жертвы, пока они не понимали, что за этой красотой скрывается только смерть.