Только так я поняла, что стреляла. Звон по-прежнему был единственным, что звучало у меня в голове.
Боль была невыносимой, и я слегка споткнулась, возвращаясь в столовую. Я лениво размышляла, что вдруг оглохну теперь на всю жизнь.
Но это не важно.
Важно лишь то, что я не могла расслышать, продолжалась ли стрельба или кто-то соперников уже окружен трупами.
Ни один из них не будет принадлежать Лукьяну. Я была в этом уверена. Я этого не переживу. А я хотела выжить.
Я прислонилась спиной к стене, пытаясь думать сквозь осколки стекла, вонзающиеся в мой мозг при каждом движении. Я попыталась вспомнить, как долго будет длиться боль.
Но не могла.
Было лишь два варианта. Либо я заверну за угол в столовую, надеясь, что меня там засыплют пулями, и надеясь, что там будет Лукьян. Либо я останусь здесь и подожду, когда смерть сама придет ко мне.
Но я уже оказалась за углом.
Он чуть не убил ее.
Его палец сжимал спусковой крючок пистолета, направленного на нее, прежде чем она успела сфокусироваться в его зрении. Сначала она была всего лишь размытым пятном в быстрой череде размытых пятен, которые пытались убить его.
Природа взяла верх и определила каждое движение как угрозу.
Поэтому он чуть не убил ее. Случайно.
Но природа также знала, что если бы он нажал на курок, это был бы конец в любом случае, поэтому пистолет опустился за секунду до того, как пули чуть не пробили ее тело.
Ствол ее собственного пистолета тоже был направлен на него. Единственные два человека в комнате, полной трупов.
Она опустила свое оружие через несколько секунд после того, как он опустил свое. Но вместо того, чтобы удержать его, она кинула его на пол с оскорбительным звоном.
У Лукьяна дернулась челюсть, и он уже собрался отчитать ее за такой глупый поступок в неопределенной ситуации, но остановился в ту же секунду, как увидел, что она качается, словно на лодке. По ее шее стекала свежая кровь.
Из головы.
Через несколько мгновений он был уже на другом конце комнаты.
Как раз вовремя, чтобы поймать ее, когда она наклонилась вперед, как будто ее мозг не мог вспомнить, как оставаться в вертикальном положении.
Он не дышал все то время, пока осматривал ее и проверял, нет ли пулевого ранения в черепе или какой-либо другой части тела.
Только после проверки посмел выдохнуть.
На ее левой щеке быстро набухал синяк. Не смертельно. Его беспокоила кровь, струящаяся из уха, и стеклянный блеск глаз.
Это ужаснуло его.
— Элизабет, — потребовал он, приподнимая ее и слегка встряхивая.
Она моргнула, но ничего не сказала.
Он сжал ее кожу, наслаждаясь тем, что держит ее в своих объятиях. Она была вся в крови, ей было больно, но она была жива. Она сражалась.
Запах крови, покрывавший ее кожу, сменился металлическим звоном смерти, который несколько мгновений назад наполнил его чувства. Гниение в воздухе больше не ощущалось. На ее коже смерть была запахом духов.
Ничего похожего на Ану.
— Элизабет, — повторил он, прижимаясь к ее губам, не в силах остановиться.
Кровь потекла ему в рот, и он охотно проглотил ее. Это ее кровь. Ее живая кровь.
Ее губы прижались к его собственным, что заставило его член затвердеть, и его тело одновременно расслабилось.
Поцелуй углубился, и он превратился бы в безумие — Лукьян трахнул бы ее на полу среди трупов, — если бы не пришел в себя.
Она ранена.
Потенциально серьезно.
Но ленивый и слегка раздраженный взгляд Элизабет придал ему больше уверенности в том, что ее травма не была критической.
— Почему ты остановился? — крикнула она, потом вздрогнула и рефлекторно поднесла руку к уху.
Он тут же понял.
Выстрелы произвели громкий взрыв, который сотряс ее барабанную перепонку. На близком расстоянии выстрел мог произвести по меньшей мере сотню децибел звука прямо по воздушному каналу. Человеческий шепот был всего двадцать пять децибел.
Он схватил ее лицо большим и указательным пальцами, заставляя посмотреть на него.
— Ты меня слышишь? — спросил он громко, но не настолько, чтобы повредить слуховой проход. Он потянулся к менее поврежденному уху. — С тобой все будет в порядке. Это временно.
Он надеялся, что это не навсегда. У нее и так достаточно постоянных травм. Другой не будет.
Она нахмурилась от боли и смущения.
Это его беспокоило.
Больше, чем он хотел признать.
Но она дышала.
Ее сердце бешено колотилось.
Она все еще стояла на ногах.
Она справится.