Он встал, не одеваясь, и, повернувшись к ней спиной, пересек комнату, чтобы нажать на панель в стене, открывающую экран компьютера. Он снова понял, что это причиняет ей боль; быстрый вдох позади сказал ему об этом. Но сейчас он не мог сосредоточиться на этом. Его мозг был перегружен пульсирующей потребностью убивать.
Его пальцы расплывались по клавиатуре, когда он вошел в портал, скрытый глубоко в темной паутине.
Он почувствовал ее запах, прежде чем она заговорила, лилия и ваниль витали в воздухе, и он напрягся от реакции своего тела. Он не переставал печатать и не отрывал глаз от экрана.
— Что ты делаешь? — спросила она хриплым шепотом, который он почувствовал прямо в своем члене.
Желание вернуться, поранить ее прозрачную кожу своими прикосновениями было почти непреодолимым. Но Лукьяну сейчас нужно было держать себя в руках. Он трахнет ее позже. Он постарается трахнуть ее так сильно, что она снова потеряет сознание. Ему это нравилось. Ее тело обмякло под ним, пока он находился внутри нее.
«Позже», – сказал он себе и своему члену. Он сделал мысленную пометку, чтобы потом зарыться ртом между ее ног. Ее вкус запятнал его язык своей пьянящей сладостью, ведь до этого всё, что он когда-либо пробовал, было кислым. Это было похоже на героин. Но героин не вызывал такого привыкания.
Он не ответил ей и не станет отвечать, пока не получит нужную информацию. Она не стала его доставать. Она во многом не была похожа на других женщин. Она не станет ворчать на него, требуя ответа, ругать за молчание. Никакая женщина не осмеливалась так обращаться с ним, но он знал, что так поступают с другими, более слабыми мужчинами.
Она просто стояла там, ее жар был у него за спиной, запечатлевая ее запах, горячее дыхание на его шее, утолщая его член с каждой секундой.
Он закрыл экран и повернулся, его глаза пробежали по ее обнаженному телу, которое она, как и он, отказывалась прикрывать. Теперь она была по-настоящему красива. Не просто уникальным способом, но совершенно единственным в своем роде. Ее кожа была фарфоровой, без единого изъяна, если не считать розовых пятен на щечках. И шрамов, украшавших каждую ее конечность.
Он не испытывал ненависти ни к шрамам, ни к тому, как они там оказались. Он не хотел от них избавляться, он бы забрал боль, которую они причинили, если бы мог.
Глаза, которые когда-то были тусклыми и безжизненными, теперь трепетали, светились жизнью и смертью. Она носила свою боль, как корону.
Ее полуночные волосы блестели. Дикими волнами катились по спине, слегка спутанные от его рук. Ее обнаженная кожа покрылась более гладкой фарфоровой рябью, не считая тех мест, которые были испорчены синяками. Его член напрягся еще сильнее от слабого следа его руки и следа зубов на ключице.
Одно движение запястья – и он мог бы убить ее. Легко. Все его проблемы быстро бы исчезли. Он мог бы возобновить свою жизнь, и она больше не была бы единственной вещью, находящейся вне его контроля. Он мог сделать это, пока был внутри нее. Он мог бы сделать это сколько угодно раз с той ночи, когда вошел в ее дом.
Но он этого не сделал. Улики смотрели ему прямо в лицо. Фиолетовые синяки и черные глаза.
— Я хотел узнать, есть ли какие-нибудь контракты на твоего мужа, — холодно сказал он, не прикасаясь к ней, хотя очень этого хотел.
Он не сделает этого до тех пор, пока не будет уверен, что все под контролем. Она не была готова к большему. Он знал это. Но все же он хотел её. Хотел избавить ее от боли. Но он этого не сделал.
Она пожевала свои розовые губы.
— Есть?
— Нет, — сказал он.
В ее глазах вспыхнуло разочарование.
Его член снова дернулся от ее явного желания умереть. Поговорка «два раза ошибся – значит сделал все правильно» – чушь. Он не собирался исправлять это дерьмо. Он хотел, чтобы все было в порядке.
— А это значит, что я не заработаю деньги на его смерти. Я просто буду делать это ради тренировки, — продолжил он, притягивая ее тело к себе.
К черту контроль.
Она удивленно ахнула.
— Я сделаю это для себя, — сказал он ей прямо в губы. Но он не сказал, что сделает это ради нее.
Как всегда, она сдалась ему. Вконец. Полностью. Без страха. Она страшилась внешнего мира. Небо, солнце и траву. Вещей, которые не причиняли ей вреда. Этого она боялась.
Она застонала ему в рот, кусая его губу и царапая ногтями его обнаженную спину.
Он схватил ее за волосы, грубо дернув так, что их губы оторвались. Он обвел ее шею рукой.
Да, она боялась мира, который, вероятно, не причинит ей вреда, но с ним весь этот страх испарился. И он был единственным существом на этой земле, которого она должна была бояться.
Он ослабил хватку.
Но она нет.
— Я хочу разорвать тебя на части, — прорычал он. — Просто чтобы понять, как мир не превратил тебя в прах, — он погладил шрам на ее голове. — Понять, как я не раздавил тебя в пыль. Как ты до сих пор стоишь на ногах.
Она схватила его руку и прижалась губами к его ладони. Затем слегка повернула, чтобы впиться зубами в кожу, не сильно, но причиняя ему боль, которую он так желал. Боль, которую он жаждал. Он жаждал большего. Какая-то животная часть его души хотела, чтобы Элизабет разорвала его плоть.
— Но ты раздавил меня, — прошептала она. — Я раздроблена до каждого обнаженного нерва, до каждого обнаженного куска кожи. Ты видишь мою неприкрашенную человечность во всем ее уродстве, но ты до сих пор хочешь меня. Вот так я и стою.
Губы Лукьяна оказались на ее губах прежде, чем она смогла произнести свое последнее слово.
Он толкнул ее обратно на кровать. Насрать, что она не готова к большему. Он ее подготовит.
И он позаботится о том, чтобы она никогда, блять, не покидала его объятий.
========== Глава 11 ==========
Элизабет
Я проснулась одна.
Я привыкла к этому, но не ожидала, что почувствую ошеломляющую и полную панику.
Потому что я была в постели Лукьяна.
Я принадлежала Лукьяну.
Каждый квадратный дюйм моего тела болел, некоторые участки кожи были отмечены его жестокостью.
И мне это нравилось. Даже когда я думала, что не выживу. Не помню, как заснула. У меня мелькнула смутная мысль, что я могла отключиться, когда Лукьян был еще внутри меня.
Сейчас его тут нет. Ни внутри меня. Ни рядом со мной. Без него тут казалось пусто. Раньше я была смертельно уверена, что никогда не позволю другому мужчине завладеть этой частью меня, потому что это принесло бы еще больше страдания.
Я ошиблась.
Какое-то движение вырвало меня из раздумья.
Лукьян, конечно. Как обычно, он был одет в костюм. Угольно-черный. Под ним черная рубашка. Расстегнутый воротник, где виднеются следы зубов и синяки, украшающие его шею.
Я покраснела от осознания того, что это следы от моих зубов. Больная часть меня – та, что увеличивалась с каждой секундой, проведенной с Лукьяном, – упивалась этими отметинами; хотела сделать их больше, глубже, оставить шрамы навсегда.
Он стоял в углу комнаты, не делая ни малейшего движения, чтобы подойти ко мне, как я жаждала, и просто рассматривал мое обнаженное тело. Нету простыней, под которыми можно было бы спрятаться; он прятал их от меня всю ночь. Мне не было холодно. Почти всю ночь мое тело было покрыто тонким слоем пота, постоянно двигалось против неуемного аппетита Лукьяна.
Я не помнила, как заснула, и просыпалась от холода, который, как я была уверена, всегда исходил от Лукьяна. От него струилось только тепло.
Может быть, раньше этот ледяной холод исходил не от него, а от меня. Может быть, находясь рядом с ним, я понимала, насколько близка к смерти.
— Я думала, ты ушел, — сказала я, поднимая свое хрупкое тело вверх, чтобы прислониться к изголовью кровати.
Он не ответил, просто продолжал смотреть.
Я прикусила губу, чувствуя себя неловко и уязвимо. Я ждала неизбежного, чтобы он выстрелил в меня холодным ядом, вышвырнув меня из своей постели, из своего дома, из своего мира.