Я никогда не любила его больше, чем в тот момент. Конечно, я этого не сказала.
— Ты имеешь в виду, что мне нужно выйти на улицу? — спросила я.
Он коротко кивнул.
— Думаю, это будет не так просто: открыть входную дверь и выйти.
От одной мысли об этом у меня учащенно забилось сердце. Я отрицательно покачала головой.
— Я этого и не ждал, — сказал он, откидываясь на спинку стула. — Если бы это было так просто, ты, скорее всего, уже сделала бы это. Когда ты впервые проснулась и увидела перед собой меня и возможность неминуемой смерти.
— Возможно, — улыбнулась я.
Я часто улыбалась. Лукьян не очень понимал, когда и как он шутит, но я знала, что ему нравится моя улыбка. Конечно, он этого не сказал. Он был не из тех, кто занимается такими глупостями, как сладкие комплименты.
Его взгляд скользнул по моим губам, он наклонился вперед и сжал мои пальцы.
— Приступим к нашим планам, — сказал он. — Я найду для тебя несколько целей с меньшим риском, чтобы ты могла приступить к работе, пока мы не найдем способ, как ты сама их будешь находить.
Это был Лукьян. Строит планы. Управляет вещами. Ставит условия, которые не хуже, чем смертный приговор.
Он вселил в меня надежду.
Что, конечно, было опасным и роковым чувством. Я это знала. Но все равно сделала.
Потому что люди глупые.
***
Мой желудок был полон бабочек.
С ножами вместо крыльев.
Лукьян как всегда был верен своему слову.
Через два дня после нашего разговора Брэд – человек, который иногда наблюдал, как Кристофер бил меня, иногда помогал – сидел на том же самом месте, где его двоюродный брат испустил последний вздох.
Я позаботилась о том, чтобы его постигла та же участь.
Лукьян изувечил его так же, как и Кристофера, но на этот раз на левой руке вообще не было пальцев.
Я не стремилась к театральности, к эпической речи, пока кружила вокруг него с пистолетом. Нет, в этом отношении я была похожа на Лукьяна. Я просто всадила ему пулю в голову и не стала заниматься пытками.
Моя рука все еще дрожала от удара пистолета, кровь пела от жара мести, когда холодные губы Лукьяна коснулись моей шеи.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, обхватив мое тело руками, притягивая меня обратно к своей груди.
Я попятилась назад.
— Я чувствую себя… не очень, — призналась я. — Никакой вины.
— Вина – это для тех, кто притворяется святым. Мы не притворяемся, — пробормотал он.
Его рука потянулась к моей, поднимая пистолет. Другой рукой он вытащил обойму и опустошил патронник. Они с грохотом упали на пол.
— Нет, — согласилась я хриплым голосом.
— Ты хорошо справляешься, — сказал он, целуя меня в мочку уха.
— В убийстве? — выдохнула я.
— В отказе от своей человечности, — сказал он мне в шею.
Мое сердце бешено забилось.
Его зубы царапнули кожу, где бился пульс. Он затарабанил сильнее от осознания того, на что способны его зубы, на что способен он сам. Вскрыть мою вену, держать меня, пока кровь не зальет нас обоих, и я умру в его объятиях. Я почти чувствовала, как влажная липкость прилипла к нашей коже.
Вместо зубов его губы кружили вокруг этого места, целуя, пробуя жизнь, бьющуюся под моей кожей.
Я откинулась назад, испытывая одновременно облегчение и некоторое разочарование от отсутствия крови, несмотря на тонкую струйку, ползущую к нашим ногам от стула с трупом.
Губы Лукьяна оторвались от моей шеи, и он повернул меня.
— Я все уберу, — сказал он, кивнув на тело. — Подожди меня в нашей комнате.
Теперь это была наша комната. Без разговоров и вопросов. Однажды все мои вещи исчезли из моей старой комнаты и оказались в шкафу Лукьяна, набитом костюмами. В два раза больше моего.
Мои туалетные принадлежности были аккуратно разложены в его ванной точно так же, как и в той, что была напротив.
Я ничего не сказала.
И он тоже.
— Хорошо, — прошептала я, приподнимаясь на цыпочки, чтобы прижаться к его губам.
Я не могла удержаться, чтобы не скользнуть языком внутрь, пробуя его на вкус.
У меня это получалось все лучше. Прикасаться к нему. Целовать его. Теперь не так страшно. Хотя я всегда буду бояться Лукьяна. Но я теперь более склонна игнорировать свой страх, позволяла ему возбуждать меня и подпитывать.
Он издал горловой звук, и его рука потянулась к моим волосам, дергая их и углубляя поцелуй.
Можно было с уверенностью сказать, что Лукьяну понравилась моя уверенность.
Его губы отпустили мои.
— В спальню, — скомандовал он.
Я кивнула, но не двинулась с места.
Он отступил назад, с силой отдергивая меня от себя. Это взволновало меня еще больше.
— Я буду ждать, — прошептала я.
Снова рычание.
Я почти бежала по дому, думая о мужчине, который будет трахать меня после того, как уберет труп, который убила я.
Времена менялись.
Я менялась.
***
Я планировала снять с себя всю одежду и ждать Лукьяна. Возможно, полистать книгу, пока он не придет.
Эти планы изменились, когда я вошла в прихожую, чтобы положить одежду в корзину для белья. Лукьян любил, чтобы все было аккуратно. Он не ронял на пол одежду, даже носки. Я была не так педантична, как Лукьян, но любила аккуратность, так что меня это не беспокоило.
Мои глаза остановились на некоторых вещах, которые принесли вместе с остальной моей одеждой. Одеждой, которая была моей, несмотря на то, что я никогда ее не надевала.
Я шагнула вперед, чтобы потрогать ткань. Она была гладкой, маслянистой под грубыми подушечками моих пальцев.
Черная, конечно.
Сексуально.
Элегантно.
Я взглянула на костюмы Лукьяна.
Это платье подходило к костюмам. Соответствовало. Не то что мои обтягивающие черные джинсы и топы с длинными рукавами. Это наряд женщины, которая любила прятаться в доме и лелеять свою боль.
Я прикусила губу.
В этом платье будет видно кожу.
Шрамы.
Не то что бы Лукьян не видел их раньше. Он исследовал каждый дюйм моего обнаженного тела. Но было что-то странное в том, чтобы выставлять себя напоказ, даже будучи во что-то одетой.
Мой желудок покалывало.
Я сняла платье с вешалки и надела на себя. Оно сидело почти идеально. Немного свободно в области бедер и груди. Я больше ела и тренировалась, мое тело росло.
Но я все равно была маленькой. Практически без изгибов.
Я подошла к зеркалу в центре комнаты, рассматривая незнакомку напротив. Она выглядела совсем не так, как та женщина, на которую я смотрела несколько недель назад. И дело было не только в платье.
Она выглядела более опасной.
Она носила свою порочность на рукаве вместо того, чтобы прятать от мира. И от самой себя.
Я прикоснулась к щекам, слегка покраснев.
Мне нравилось.
Как и платье.
Но нужно еще что-то.
Я открыла ящик с бельем, схватила пару лакированных туфель на шпильках, прошла в ванную и разложила косметику.
***
Он остановился на долю секунды, когда вошел и увидел меня, стоящую посреди комнаты. Затем он направился не ко мне, а к спрятанному за комодом оружейному сейфу.
Взял длинный, изогнутый и острый нож.
Я не пошевелилась, когда он подошел ко мне с ним.
Его лицо ничего не выражало, но это ничего не значило. Его лицо всегда было пустым. Все его мыслимые человеческие эмоции стерты до такой степени, что кажется, что их никогда там не было.
Но даже сейчас я, – возможно, единственный человек, который видел за всем этим кусочек чувств, – даже я видела только пустоту. Мне показалось, что и мое лицо в данный момент тоже ничего не выражало. Я не контролировала это, как он. Но рядом с ним я каким-то образом показывала пустоту, которую не могла выразить даже в одиночестве. Рядом с ним я была ничем. А это важнее всего.