Чирикнула птица, и его взгляд устремился туда, где она раздувала грудь, требуя внимания.
— Может нам нужно было убедиться, что мертвые – не единственные существа, которые могут жить в этих стенах.
Я зачарованно продолжала смотреть, как птица грызет семечки в своем домике.
Лукьян был прав. Тут была жизнь, а раньше смерть.
Я чувствовала себя живой в этом саду, который даже не был садом. Паника все еще присутствовала, потому что части моего мозга не могли понять то, что я действительно была в безопасности внутри. Но я никогда по-настоящему не буду в безопасности.
Я создала себе эту иллюзию, думала, так преодолею страх. И думала, так чувство вины меня не убьет.
— В данный момент было бы полезно, если бы ты что-нибудь сказала, — заметил Лукьян ровным, но все еще полным беспокойства голосом.
Я взглянула на него. Черты лица пустые, но все равно что-то выгравировано. Моя рука потянулась к его подбородку, с нежностью сжимая. Не думала, что я способна на нежность.
Но он просто стоял, принимая это.
— Я не знаю, что сказать, — прошептала я со слезами на глазах.
Он прочистил горло.
— Мой риск окупился.
Я приподнялась на цыпочки, прижимаясь к его губам.
— Твой риск окупился, — прошептала я ему в губы.
***
Неделю спустя
Я сидела в мертвой комнате.
На коленях у меня лежала раскрытая книга – моя любимая, на самом деле, – но соблазнительные и ужасающие слова на странице меня не привлекали.
Разум был где-то далеко.
Мой мозг искал то темное и зловещее место, куда Лукьян удалился в последние дни. Можно было бы не обращать внимание, он часто это делал.
Но сейчас все было по-другому. Воздух пах бурей, дразня тем фактом, что я не могу контролировать то, что надвигается, и не знаю, насколько это будет плохо. Разорвет в клочья или я вытерплю?
Я пыталась отвлечься на сад в подвале. Я сидела там часами, медитируя, привыкая к ощущению жизни, окружающей меня, пытаясь дать ей посеять семена мертвых, которых я лелеяла в течение многих лет.
Я делала это, потому что была в ужасе. В ужасе от того, что я прикована к этому дому, а он был необъяснимо прикован ко мне. В те дни я сражалась в битвах, молча ведя войну против самой себя. Против того, что держало меня в страхе перед миром, который не причинил бы больше боли, чем я уже испытала.
Я активно общалась с людьми на сайте, на котором раньше только скрывалась. Я разговаривала с людьми. Это было тяжело, мучительно, но как-то помогло. Хотя мне пришлось притвориться, что я хорошо реагирую на скандирование «ты можешь это сделать».
Несмотря на это, я находила какое-то утешение в безликих незнакомцах, попавших в паутину собственных слабостей.
Я читала книги, стоявшие на полке «психологии», к которым раньше боялась прикасаться. Это означало бы, что мне нужна помощь.
Раньше я этого не делала.
Я хотела провалиться сквозь половицы в этом доме и гнить рядом с деревом, пока от меня не останется ничего.
Теперь мне хотелось чего-то другого.
Помощи.
Но именно просьба о помощи отнимала больше всего сил. Увядать в своих страданиях было легче.
Если Лукьян и заметил мое оживление – а он замечал все, – то никак это не прокомментировал.
Было еще больнее.
Вот почему я пришла к комфорту мертвых и красивых вещей, надеясь, что они могут предложить что-то.
Но они были мертвы.
Мертвые не предлагали ничего, кроме отражения худших страхов живых.
Я сидела.
Он едва удостоил меня взглядом, когда вошел в комнату, прежде чем направиться к рамке. Мне было бы больно, если бы я не знала его лучше. Если бы я не чувствовала силу и близость в этом коротком, но разрушающем душу взгляде.
Я научилась обращать особое внимание на птиц в такие моменты, как этот, моменты, задерживающиеся на краю чего-то. Воздух сгустился от приближающейся грозы.
— Часто самые непримечательные вещи оказываются самыми необычными, — сказал он.
Птица внутри рамы действительно терялась на фоне красоты и цвета остальных. Она была невелика, особенно если учесть, что по бокам были две большие птицы с широкими размахами крыльев. Перья – грязно-коричневые, смешанные с черными и серыми, почти как тигровые полосы.
— Новокаледонский совенок-козодой, — сказал он, когда мои глаза закончили бегать по нему. — Об этом существе мало что известно, даже то, как звучит его голос. В мире известно всего два экземпляра, — он пробежал глазами по стеклу. — Мне потребовалось пять лет, чтобы наконец приобрести одну птицу. Она неуловима для всех, кто ее ищет. Некоторые исследователи сомневаются, что этот вид все еще существует, уже десять лет прошло со времен исследований.
Он повернулся ко мне.
— Я приобрел ее всего за полгода до того, как… приобрел тебя, — продолжал он.
Я не собиралась с этим спорить. В каком-то смысле он правда меня приобрел. Я была точно такой же, как эти прекрасные существа, за исключением того, что я не была красивой, и моя клетка немного больше. Под взглядом Лукьяна я как-то ожила и осталась мертвой одновременно.
— Возможно, что этот вид вымер, потому что я решил забрать это единственное существо, — он на мгновение оглянулся. — Может быть. Но, видишь ли, мне это было необходимо. Потому что это было нечто, чем мир никогда не обладал. Ничего не знал. Для всех это было загадкой. Одна из самых редких вещей на планете.
Он сделал шаг вперед, я встала, книга на коленях упала к моим ногам. Я сделала это, потому что он преследовал меня, как будто собирался раздавить своими объятиями. Я встала не для того, чтобы избежать этого, а чтобы приветствовать.
Но он резко остановился.
Это небольшое расстояние, эта определенная остановка были первым ветерком, мягким, но определенным, признаком бури, которая вот-вот разразится в этой комнате.
Прорвется сквозь меня.
— Интересно, что полгода спустя я решил не стирать с лица земли самую редкую, самую загадочную и замечательную вещь. Я знал, что убить тебя будет ошибкой, потому что тогда я не удовлетворил бы свою потребность узнать что-то непостижимое для всего остального на этой планете, кроме меня.
Ветерок усилился.
— Не убить тебя, – это было самое важное решение, которое я когда-либо принимал, Элизабет, — заявил он, словно желая закрепить слова в моей душе.
Это было еще не все.
Я знала это.
Мое тело напряглось.
Но этого будет недостаточно, чтобы выдержать шторм.
Его глаза не отрывались от моих.
— В начале этого… — он замолчал, словно не был готов произнести слова.
Ужас змеей обвился вокруг моего горла. Вокруг сердца.
— Я позволил тебе кое-что предположить, — продолжал он, потом замолчал.
— Предположить что? — подсказала я.
— Личность человека, ответственного за контракт, — сказал он.
Змея сжалась еще крепче.
— Кристофер, — уточнила я. — Это был он. Больше никто не мог. Я недостаточно важна для других… — я наблюдала за его глазами, приходя к ужасному выводу. — Ты солгал мне?
Он наблюдал за мной. Услышал боль в моем голосе.
— Нет, я позволил тебе предположить, что ложь – это правда.
Я усмехнулась.
— В обмане нет ни подзаголовков, ни лазеек, Лукьян. Это все равно обман, неважно каким способом.
Он посмотрел вниз, выглядя почти… стыдливо? Нет, виновато.
— Я не возражаю, — тихо сказал он. — Но вначале мне было проще позволить тебе принять то, что ты хочешь, потому что я не планировал, что ты будешь рядом так долго, чтобы узнать правду.
Меня не задели ни его слова, ни его деловой тон. Но именно эта вина, эта эмоция, запечатленная на его лице, заставила меня напрячься. Потому что я знала, что мне будет больно. Скоро. Если Лукьян выдавал хоть каплю вины, этот обман, скорее всего, уничтожит меня.
— А после? — подсказала я. — После того, как стало ясно, что я останусь? Куда же тогда делась правда, Лукьян? — я не спрашивала эту правду, потому что не была к ней готова.