Мне нужна была изоляция «почему», прежде чем я доберусь до «кто».
— Потому что если бы ты узнала правду, то не осталась бы, — сказал он. — Я не хотел, чтобы эта правда обременяла нас. Обременяла тебя.
Я поджала губы.
— Значит, вместо этого ты отягощал меня ложью, а я отдавала тебе всю себя?
Он сжал кулак.
— Это была ошибка. Напитанная моими чувствами к тебе. Моей любовью к тебе.
У меня перехватило дыхание.
— Ну, значит ошибки, совершенные во имя любви, – это нормально, — сказала я с сарказмом в голосе.
Он не ответил, только сжал кулаки.
— Так кто же виноват, Лукьян? — я задала вопрос, на который не хотела получить ответа.
— Я, — быстро ответил он, как будто это было бы не так больно.
Мое сердце остановилось.
— Ты? — я поперхнулась. — Но ты даже не знал меня.
Он кивнул.
— Я не знал тебя лично, но знал, кто ты. Знал, что ты – бывшая жена Кристофера Атертона, — он помолчал. — И моя семья тоже знала, что он не возьмет другую жену, пока жива его нынешняя.
— О нет, — поправила я. — Я бы не назвала тот период жизнью.
Он не двигался, но продолжал говорить.
— Да, но мы знали, что Кристофер еще не закончил с тобой. Он строил… планы.
Слова ударили меня, как ножи. Как пули. Разрывая плоть, раны, которые только что покрылись струпьями после гноения в течение многих лет. Мне не нужно было спрашивать Лукьяна о деталях этих планов. Я знала. Следы, покрывающие мое тело, знали.
Он смотрел на меня пристально, даже пристальнее, чем его обычный Лукьяновский взгляд, как будто боялся, что скелет Кристофера может ворваться в дверь и вырвать мое сердце из груди. Ему не стоило волноваться – Лукьян с этим отлично справлялся.
— Он был близок к осуществлению этих планов, и это не помогало нашим интересам, — сказал он.
Я прикусила губу.
— Каковы ваши интересы?
— Посадить рядом с ним мою младшую сестру, — сказал он. — Дать ему новую жену.
Я сглотнула.
— Понимаю.
Его глаза блестели, лед таял в них, показывая мне человека внутри монстра.
Слишком поздно.
Слишком поздно.
Все его тело напряжено. Не эта гранитная манера держаться, как обычно, а неуклюже напряженно, как будто он не знал, что делать со своими конечностями. Он чего-то ждал. Может быть, больше вопросов от меня, больше реакции, чем пустой фасад, который скрывал кричащую боль внутри меня.
Он ничего не получит.
Он уже забрал все, и этими словами забрал у меня то, о чем я даже не подозревала.
— У меня нет никаких отношений с семьей, кроме тех, которые я вынужден иметь. Я в долгу перед ними, но не питаю к ним никакой привязанности, — сказал он, как будто это могло как-то улучшить ситуацию. Он не любил свою семью, но работал с ними, чтобы разрушить мои руины жизни. — Мы с ними работаем вместе, чтобы получить власть. Раньше это меня не очень беспокоило. Речь шла только о проблемах и их решении.
— И то, что твоя младшая сестренка пойдет к психопату, – решение конкретной проблемы? — прошипела я. У меня зачесались ладони.
— Да, — сказал он. — И не утруждай себя мыслью, что она слаба и позволит себе стать жертвой. Она знала, во что ввязывается.
Я кивнула, переживая за его безликую сестру, которую я ненавидела без всякой логики.
— Да, значит, ты должен был устранить старую жертву?
Он коротко кивнул.
— А… значит она была готова к насилию? Изнасилованию? Разрушению? — я сделала паузу. — Хотя, о чем я говорю, конечно, была готова. Потому что ты следил за мной, пока все это происходило. Пока он делал это со мной. Да?
Я была уверена в ответе, потому что была уверена в том, каким человеком является Лукьян. Он должен знать своего врага. Но я все равно надеялась, молилась богу о другом ответе. Хотела, чтобы из него вышел какой-то герой. Но это все неправильно.
Ведь я влюбилась в этого негодяя и должна быть готова к тому, что он поступит как злодей и уничтожит меня.
— Да, — сказал он голосом, которым произносил это единственное слово болью.
Я не двигалась.
Он почти отчаянно вглядывался в мое лицо, ища что-то. Может быть, какое-то понимание. Прощение. Какую-то мягкость, какую-то нежность.
Возможно, я влюбилась в этого негодяя.
Он был и всегда будет таким.
Возможно, он влюбился в жертву.
Но я уже не такая.
Я стала закоренелым монстром, в которого он меня превратил.
Так что он не получит прощения.
— Я тебя не видел, — сказал он. — Я ни разу не видел тебя, пока ты была его женой.
Я подняла бровь.
— Разве бы это что-нибудь изменило? — спросила я, ковыряясь в его оправданиях, которые ковырялись в моей плоти.
Он стиснул зубы.
— Нет, — признался он.
Я кивнула, но ничего не сказала.
Это заставило его продолжать, потому что стало очевидно, что он не был доволен тишиной, наступившей после разбитого сердца.
— Моя семья очень похожа на твою, Элизабет. Мой отец – прямой потомок людей, которые основали мой родной город своей кровью, болью и страданиями. Кровь, боль и страдания были в нашей крови. Они затвердели, и с течением поколений стали хуже. Мой отец сделал все хуже. У него везде были дела, друзья, связи. Не спрашивай, как, потому что до сих пор, со всеми имеющимися в моем распоряжении ресурсами, я не могу точно определить, как он это сделал.
Он смотрел на меня, ждал. И снова я ничего ему не дала.
— Но не важно, как, — продолжал он. — Это то, что есть. Мы, русские, живем этим. Мы живем, как волки, воем, как волки. Это популярная русская идиома. Моя семья – хищники, плотоядные. Но все же вьючные животные. Даже меня как-то тянет к ним, несмотря на мое стремление к одиночеству.
Он наблюдал за реакцией.
Я ему ничего не дала.
— Мой отец поставил задачи перед каждым из нас, чтобы достичь цели. Власть – конечная цель. И побег с родины, конечно. Это наша родная земля, и она нас сотворила, но отец презирал ее. Моя задача состояла в том, чтобы сначала приехать сюда, посвататься и жениться на заранее выбранной женщине.
Мое сердце пропустило удар.
— Женщине со связями, которыми мог бы воспользоваться мой отец, — голос Лукьяна слегка смягчился, как будто он заметил перемену в моем сердцебиении.
Но это не повлияло на эффект его следующих слов.
— Я так и сделал. Это было не трудно. Она была привлекательной и опасной женщиной. Смерть следовала за ней по пятам. Мне нечего больше сказать, кроме того, что я был верным вьючным животным, — он помолчал. — И я выполнил свою задачу. Ее семья имела связи с нужными людьми в американском правительстве. Мы получили гражданство, а потом наше прошлое быстро стерли. Во всяком случае, официально. Я выполнил свою задачу. Отец не спускал глаз с моей жены. Я наконец-то увидел ее такой, какая она есть, и охотно отдал ему, даже с радостью. Конечно, я должен был официально остаться женатым, как и было частью плана. А отец – с матерью, по крайней мере, на показ. Для меня это не имеет значения.
Мне не терпелось спросить, почему. Почему его мать, без споров и борьбы, просто приняла эту жизнь, которую ей навязали.
Это не сломало ее? Ее муж так легко отшвырнул ее в сторону, но заставил там стоять, не отпуская? Или она уже была сломана? Неужели ей все равно? У нее, как у сына, ледяное сердце?
Но, с другой стороны, это не имело особого значения.
Женщины с холодным сердцем и женщины с разбитым сердцем – почти одно и то же. Они жили с болью, терпели ее, потому что по-другому никак. Другого выбора не было.
— Я отстранился от плана, от стаи. Но, конечно, у него вся власть. У нее власть. Она дала ему инструменты, чтобы он играл на мне. И у меня нет реальных сомнений в том, кто по правде обладает властью. Вот я и помог. Мне рассказали проблему моего отца, и я предложил решение.
Я никогда в жизни не слышала, чтобы он так много говорил.
Никогда в жизни мне так не хотелось отрезать ему язык.