— Ага, — еще шире расплылся Торопыга, — не заметив иронии. — А ты чего такой кислый?
— Да так, голова болит. Ты Хайли не видел?
— Домой пошёл. Говорит, лягу. Тошнит его. Фиг ее знает, что она такое — радуга эта, но у меня от неё потом живот крутит. А его вот — тошнит. Красивая зато — прямо хвост Жар–птицы!
— Вот–вот, меня тоже подташнивает, — кивнул Джереми. — И слабость в коленях… Но я хочу проводить жениха с невестой.
— Эх вы, слабаки, — важно раздул толстые щеки Боб, — вот у меня живот покрутило пару минут и всё прошло! Я тоже с тобой пойду. Охота на дом посмотреть. Когда я женюсь, у меня тоже будет свой дом!
— Конечно, будет, — ответил Джереми, на этот раз искренне. Обнял друга за плечи и потащил вслед за толпой, которая словно река выливалась с площади в узкие переулки. Ручейками огибала с двух сторон пригорок с учительскими домами и спускались к аллее Счастливых сердец, где сливалась в весёлую запруду.
Джереми и Боб шагали в душном людском потоке. Их стискивали со всех сторон и весело извинялись. Настроение царило приподнятое. Подростки и семейные обменивались шутками, гоготали во всё горло и подпевали репродукторам.
— Эх, как бы поближе подобраться к дому. Ничего же не видно, — с досадой пробормотал Джереми, вставая на цыпочки и пытаясь разглядеть из–за голов собравшихся невесту с женихом.
— Держись за меня!
Боб маленькой круглой торпедой устремился к дому молодоженов. Его скромный друг, прицепившись сзади, как шлюпка к кораблю, неотступно следовал к цели.
— Ох! — вырвалось у обоих.
— Красота, — выдохнул Джереми.
— Я тоже такой хочу! — возбужденно воскликнул Боб.
Не зря Вилина говорила про пряничный домик. Таким леденцово–гладким он казался, таким вкусным, что так и хотелось откусить от него чуть–чуть — кусочек чужого счастья.
Белый, с зелёными наличниками и девственно–чистой оранжевой крышей, не оскверненной ни одной птичьей отметиной. С двумя фарфоровыми голубями над крыльцом и такой же фарфоровой кошкой, наблюдающей за ними из–за трубы. Над кошкой, видимо, еще не до конца закрепленной, трудился работник. Он стоял на приставленной лесенке, держа в руке отвёртку, а во рту — шурупы, которыми прикручивал кошачьи лапы.
— Эй, ты, — окликнул его Хорёк, — по–английски понимаешь? Я же сказал, чтобы сегодня к половине одиннадцатого все было готово!
Лучше бы он этого не делал. Работник испуганно обернулся и, видимо, проглотил шуруп, потому что сильно закашлялся, взмахнул руками — и мешком рухнул на глинистый распаханный газон.
В толпе кто–то вскрикнул.
— Чёрт, — выругался Фреттхен и, на бегу выхватывая мобильник, бросился к упавшему. Заглянул ему в лицо. Осторожно приподнял веки и пощупал пульс на запястьи.
— Всё в порядке, друзья. Не смертельно — всего лишь ушиб!
Джереми видел, как по смуглой щеке мужчины течёт кровь.
«Плохой знак, — говорили вокруг, — такое на свадьбе».
В тесный переулок протолкалась санитарная машина. Двое работников подхватили несчастного на носилки и торопливо унесли, а третий — остался перекапывать мотыгой газон.
— Ребята, всем хорошего дня! — покрикивал, разгоняя зевак, Фреттхен. — Молодые хотят побыть наедине. Да, и не забудьте, после вечерней медитации на «длинном» пляже — праздник.
Джереми поискал глазами Вилину, но ни её, ни Роберта уже не было. Должно быть, вошли в дом.
К пляжу спускались узкие каменистые тропинки, труднопроходимые из–за колючих кустов. Достичь его и не пораниться, не поцарапать ни рук, ни ног — удавалось не всякий раз. Фреттхен туманно намекал, что в этом тернистом пути есть нечто символическое, но Джереми так и не сумел понять, что. Наоборот, царапины от колючек зудели и отвлекали от медитаций, а сбитые о камни ступни — ныли, мешая сосредоточиться. Поэтому он часто сбивался с мысли и думал не о том, о чём нужно. Например, что огонь — такая же стихия, как и море, и в нем наверняка живут рыбки, но такие вёрткие и горячие, что их не то что поймать, а даже разглядеть нельзя. Джереми моргал, всматриваясь в жаркую сердцевину костра, и чудилось ему, будто среди пылающих веток то плавничок мелькнет, то хвостик… Он крепко зажмуривался, но и тогда перед глазами продолжали плясать огненные рыбки. Совсем бесполезная выходила медитация.
Сегодня Джереми решил, что перестанет валять дурака. Хватит уже, не ребёнок. Хотелось скорее повзрослеть, будто это могло что–то изменить — могло вернуть ему Вилину.
За день работники натаскали на побережье хвороста и приготовили место для костров. К заходу солнца «длинный» напоминал нерасчищенную вырубку, и к нему извилистыми муравьиными цепочками потянулись люди.