Страстью Хорька была кулинария. Проявлялась она приступами — рыбный приступ, вегетарианский, сырно–молочный, кофейно–шоколадный или экзотический. На экзотику Фреттхена, к счастью, тянуло не часто, а когда такое случалось, он ползал по скалам, выковыривая из щелей в камнях жуков, ловил кузнечиков и выискивал на пустыре за рабочим посёлком какие–то специальные травы. Получалось необычно и вкусно — если не задумываться об ингредиентах. Редкие смельчаки отваживались попробовать, но кто соглашался — не раскаивались.
За шоколадные и молочные фантазии Хорька уважала вся Экола. Таких тортов и коктейлей не подавали ни в одном из местных баров и кафе. Увы, но рецептами он не делился ни с кем, утверждая, что нет их вовсе, рецептов, а только интуиция и вдохновение.
Рыбные приступы сблизили Хорька с Джереми. В школе — а кабинет Фреттхена располагался на первом этаже школьного здания — они почти не общались. Иногда при встрече кивнут друг другу — и всё. Психологические сеансы, даже если это были разговоры о жизни, протекали официально. И Фреттхен, и Джереми — оба понимали, что в такие моменты психолог Эколы представлял не себя, а некую систему.
И только на пустынном берегу, среди разложенных рыбацких сетей, водорослей, рыбёшек, мидий и крабов — Хорёк становился самим собой. Джереми охотно делился с ним уловом. Расхаживая босиком по пляжу и отгоняя крикливых чаек, они перебирали добычу и разговаривали о том, о чём никогда не решились бы поговорить в пыльной тишине кабинета.
— Расслабься, — Хайли хлопнул друга по плечу и подмигнул, — утреннюю медитацию отменили.
— В честь чего это? — недоверчиво покосился на друга Джереми. — А зачем он тогда меня вызывает?
— Какой–то супервайзер прибыл. В честь него и отменили. Зато всех по очереди тягают в кабинет к Хорьку, и они вдвоём с этим мужиком ведут перекрёстный допрос.
— Не было печали!
— Да ладно, никто еще от болтовни не умер, — Хайли ловко сплюнул и почесал одной босой ступней другую. — Я уже был у них, и Боб тоже.
— Что за мужик то хоть?
— С виду — мелкий, невзрачный и одет просто — чёрная рубаха, белые штаны, — пожал плечами Хайли, — а Хорёк перед ним на задних лапах скачет. В костюм вырядился и галстук нацепил — видать важная птица, гость этот. А этот, мелкий, улыбается вежливо, а глазами так и сверлит, так и сверлит. И вопросы задает. Ну, пошли? Сам увидишь!
Джереми нехотя поплёлся за другом. За пляжем начинался «детский городок» — спальные корпуса в разводах граффити, газоны, клумбы, скамейки, игровые площадки. А дальше — стадион. За стадионом двухэтажное здание школы с парадным входом и садом со скульптурами и фонтанчиками.
— Какие вопросы хоть задают? — допытывался Джереми.
— Да всякие!
Теперь Хайли приходилось перекрикивать уличный шум. Музыка лилась отовсюду — из открытых окон и репродукторов, развешанных на каждом углу, выплёскивались тонны мелодических помоев. Работница в синем халате и белой косынке, стоя на коленях, мыла щёткой тротуар. Джереми щурился на резкий свет, отражённый распахнутыми настежь окнами.
— Что нравится, да что не нравится… он меня спрашивает — кем хочешь стать? А я ему, прикинь, — уборщиком! Не хочу, говорю, чтобы за мной убирали другие!
По черепичной крыше корпуса ползли два работника, соскребая жестяными совками птичий помет. Из репродукторов неслось во всю мощь:
«Белка — в дупле,
Птичка — в гнезде,
Ну а мы на воле!
В родной стране — Эколе!»
— Не хочу, мол, быть как те чайки, что засрали всю Эколу.
— Какой тупой текст! — раздражённо заметил Джереми. — Кто только их сочиняет?
— Да ладно, забей, — махнул рукой Хайли, — так этот мужик и говорит — почему ты работников называешь «другими»? Они такие же люди! И закатил лекцию на полчаса. Потом за Боба принялся, а тот такой — задууумался, брови поднял на пол–часа. Ну, ты же знаешь Торопыгу Боба, — друзья переглянулись с усмешкой, — хочу, говорит, быть земледельцем… Выращивать кукурузу, картошку, помидоры, огурцы — и как пошёл перечислять все овощи и фрукты, какие только знает. Бедный Хорёк аж галстук задергал, как удавку!
— Вы с Бобом заранее договорились, что ли?
— Ага, — самодовольно осклабился Хайли.
— Глупо, — покачал головой Джереми. — Как дети малые. Ты, правда, думаешь, что они свои опросы ради удовольствия проводят?
— А для чего?
Хайли беззаботно насвистывая, вышагивал, сжимая кулаки в карманах, отчего его и без того узкие шорты нелепо топорщились.
— Не знаю.
— Не знаешь, так и не говори. Да ты и сам не лучше нас. Я хоть рисую, а Торопыга каллиграфией занимается. А ты? Триоль все уши о твоих музыкальных способностях прожужжала, а толку? Заладил одно — я рыбак, у меня лодка!