— Ну что, угодила тебе мастерская?
На могучее плечо легла невесомая лапка Хорька.
— Да, очень! — искренне ответил Роберт. — О таком подарке я и не мечтал.
— Прекрасно, дружок, прекрасно. Приятно видеть улыбку на счастливом лице, — не менее искренне произнес психолог. Его рыжая мордочка расцвела от удовольствия, утратив, наконец, выражение хлопотливого беспокойства.
— Спасибо вам, Марк!
Он сгрёб в свои огромные ладони тонкие ручонки Фреттхена и тряхнул с таким азартом, что тот чуть не вскрикнул:
— Тише, тише, ты мне руки сломаешь.
— Ох! И правда! Я и так сегодня натворил дел.
— Ты про фигурку с торта? Не печалься! У меня есть такой суперклей, что даже шва не останется. Настолько идеально и прочно он схватывает. Я бы сделал другую, но — традиция.
— Я боюсь, что это плохая примета — фигурка невесты в первый же день раскололась пополам. Должно быть, к несчастью. А, может, Вилина захочет от меня уйти?
— Не надо бояться примет, — мягко промолвил психолог, беря своего подопечного под локоть и выводя в сад. — Мы сами формируем события нашей жизни, и наше счастье зависит только от нас самих. Вилина выглядит довольной, не так ли? — он пытливо заглянул в выпуклые, бледно–голубые глаза Роберта.
— Кажется, да. Ещё сегодня утром я думал по–другому. Но сейчас, кажется, да.
— Что–то не так? — Фреттхен напряжённо вытянул шею, обращаясь в слух.
— Мне неудобно об этом говорить…
— Не стесняйся, дружок. Я здесь, чтобы помочь.
— Мне показалось… будто вчера я сделал ей больно. И она меня возненавидела.
— Ну, мой дорогой, вы же проходили анатомию в школе. Первый раз может быть болезненным, это нормально. Абсолютно нормально, — нараспев декларировал психолог.
— Нет, я о другом. Я, кажется, не рассчитал силы. Иногда я бываю так груб… как с этой несчастной фарфоровой фигуркой.
Толстые губы печально оттопырились, и энтузиазм Хорька возрос так, что он залился соловьём:
— Не надо переживать, Роберт. Я скажу тебе по секрету, только между нами! Тебе я доверяю, как никому другому. Радуга имеет некоторые побочные действия. Кроме эффекта соединения тонких тел новобрачных, слияния их, так сказать, в одно целое, она вызывает настолько сильную эйфорию, что человек теряет над собой контроль. Понимаешь? Ну как бы опьянение. Не совсем адекватное восприятие реальности. Но не бойся, оно идет только в плюс, а никак не в минус. Тебе же было хорошо, ведь так? Да? — верещал Фреттхен, не давая Роберту опомниться.
— Да, — подумав, признал он.
— Ну вот! И ей тоже. Я гарантирую. Мы провели сотни исследований. Ты слишком мнителен мой друг!
— Пожалуй, — со вздохом облегчения согласился молодожён.
— Не печалься, наслаждайся, мы освобождаем вас с Вилиной от медитаций на целых три дня, — ворковал Хорёк, открывая дверь дома, и пропуская неуклюжего гиганта вперед.
— О, так я могу целыми днями возиться в студии!
— Да, конечно, мой друг, конечно, но не забывай о молодой жене. Вилина, дорогая, я зашёл попрощаться, — обратился он к хозяйке, встретившей их в прихожей. — Мы освободили вас от медитаций, я уже рассказал Роберту. Так что вы можете осваивать дом и сад, и мастерскую не торопясь и без помех.
— Правда? Как чудесно!
Роберт обнял жену, Хорёк попрощался с молодой парой и — в мгновение ока — испарился.
Глава 7
Урок только начался, а казалось, что тянется он бесконечно.
Господин Вилль долго листал классный журнал, потом так же долго копался в учебнике, то снимая, то надевая очки. Протирал их тряпочкой, украдкой посматривая на часы. Все понимали, что учитель тянет время.
Наконец, полный, благообразный, похожий на постаревшего херувима математик отыскал нужный параграф и встал из–за стола.
— Кто хочет рассказать нам о формулах сокращённого умножения? — спросил он, шаря близоруким взглядом поверх склоненных голов. — Никто? Ну, хорошо…
Он неторопливо подошел к доске, переваливаясь на толстых ногах, и, вооружившись куском мела, принялся покрывать её бесконечными строчками букв и цифр.
Джереми полулежал на парте и вспоминал мелодию-Вилину. «Апрельский дождь» — да, конечно, именно так эта мелодия и должна называться, и как он раньше не понял. Серебряные капли стучат по карнизу. Нежное, ломкое стаккато. Он попытался напеть про себя, но отвлекала музыка, проникающая даже сквозь закрытое окно. Надеть бы наушники — но на уроке нельзя.
Изображая задумчивость, Джереми обхватил руками голову и, незаметно, под волосами, заткнул уши указательными пальцами. Как там было? Вот оно, на языке, пощипывает. «Та–та–та-та… там–там…» Капли — по лужам, звонкие и рассыпчатые, по крышам — гулкие, по молодой апрельской листве — вкрадчивые, мягкие, как шаги по песку. Господин Вилль обернулся и ткнул указкой в его сторону. Джереми со вздохом вынул пальцы из ушей.