Хлопнула дверь — и Джереми очнулся. Он только сейчас понял, что спал. В классную комнату впорхнула Триоль. Маленькая китаянка, бывшая балерина. Её настоящее имя было Мэйли Лэй, но ученики в первый же день заменили его вполне подходящим предмету прозвищем.
Триоль остановилась у доски, распахнув руки, точно для полета. Пятки вместе, носки туфель смотрят в разные стороны. Джереми она нравилась. Он неё буквально пахло музыкой: пыльными внутренностями старого рояля, пластиком и металлом — синтезатора, деревом скрипки, канифолью и шершавой нотной бумагой. Сильная, полная жизни, она ворвалась в гипнотическое царство математики, как солнечный луч в затхлую темноту чулана.
— Ребята, — пропела учительница тёплым грудным контральто, — у меня для вас хорошая новость. Наша вчерашняя медитация дала чудесные плоды! На Ближнем Востоке установлено перемирие!
Ученики радостно забарабанили ладонями по партам, захлопали в ладоши и засмеялись.
«Интересно, — подумал Джереми, — почему не Хорёк сообщил?» Обычно именно Фреттхен рассказывал о результатах медитаций. «Совсем его загонял старикашка профессор…»
Триоль улыбнулась, полуобернувшись к господину Виллю, словно приглашая его разделить торжество.
— Молодцы, ребята! Вы, милые, — соль земли, знаете? Это дар, мои дорогие, то, что вы делаете, волшебный дар — всему человечеству!
Математик ответил ей рассеянной улыбкой.
«А для чего земле соль? — размышлял Джереми. — На просоленной почве не вырастишь ни хлеба, ни цветов. Вот, океан — другое дело. Почему она не сказала: вы — соль океана? Должно быть потому, что соли в океане много, а нас — мало. Но как всё–таки хорошо, что мы вот так, вместе, помогаем людям. Занимаясь искусством, наращиваем творческие силы. И что бы, и где ни стряслось — мы можем вмешаться и всё исправить… — он ощутил прилив гордости. — Правы взрослые, что Экола — пусть, и маленькая, но самая важная точка мира…»
Бумажный шарик щёлкнул его по носу. Джереми развернул записку.
«Я тоже хочу стать рыбачкой, — катились по листу наискосок мелкие бусинки–буквы. — Возьми меня в море!»
Он узнал почерк. Так убористо и кругло писала только одна девчонка в классе — Софи. Скосил глаза — вот она, за три парты от него, пригнула голову, будто и ни при чём. Маленькая, хрупкая, будто ребёнок. Тонкие кисти, мелкие черты лица и пышная грива пепельных кудряшек — за них Софи прозвали Болонкой. Да и правда, было в её круглых и влажных глазах что–то собачье. По крайней мере, когда она преданно смотрела на Джереми.
Он вздохнул и отвернулся. Можно ответить так: «В полшестого на рыбацком пляже». Они поплывут по акварельному заливу, далеко, до границы бледно–зелёного и темно–синего. Распустят сети и до темноты, медленно дрейфуя мимо золотых скал, будут болтать о всякой всячине. А потом… потом они станут часто рыбачить вместе. Подружатся. Подойдут друг другу, «как перчатка к руке». А когда настанет время, вместе пройдут под радугой…
Вот, что значит, взять девчонку с собой на рыбалку.
Триоль упорхнула, разносить дальше свою чудесную новость. Господин Вилль попытался продолжить урок, но класс окончательно охладел к математике. По комнате перекатывался шёпот и сдавленный смех, а на учительский стол спикировало сразу два бумажных самолетика.
«Нет. Не хочу под радугу — с ней. Ерунда, примешь таблетку и захочешь. Нет, не хочу. Не хочу!»
Джереми не стал писать ответ Болонке.
После занятий, когда школьники гурьбой ринулись в столовую, Боб подошел сзади и приобнял по–свойски за плечи:
— Дже! Пойдешь с нами?
— Куда это?
Джереми с досадой стряхнул руку друга. Он ощущал непонятное раздражение, но не на кого–то конкретно, а на всех скопом. Так, должно быть, чувствует себя рыба в садке: туда поплывешь — сетка, сюда — тоже сетка.
— Подметать улицы! — просиял Боб, нисколько не обидевшись. Торопыга никогда не обижался. За это Джереми его и любил.
— Пройдемся с метлами, — пояснил Хайли. Он нагнал приятелей и зашагал рядом, — от «детского городка» до площади.
— Зачем?
— А пусть Хорёк понервничает! — захихикал Боб.
— Да просто покажем им, что мы не белоручки — перебил его Хайли, — тоже можем работать руками, а не только сочинять хиты и медитировать на огонь. А то, прикинь, люди жизнью рискуют, чтобы у нас, в Эколе, было чисто. А мы как будто и ни при чём.
— Жизнью? — удивился Джереми.
— Ну, да. Ты же сам рассказывал, как мужик с крыши свалился. Ну, что? Ты с нами или нет?
Джереми нахмурился. Сколько можно играть в детские игры? Ему хотелось совершить поступок. Что–то значительное. Чтобы Триоль не зря ими гордилась.