— Ты всегда такой угрюмый, Колючка? — спросила вдруг Софи.
— Не называй меня Колючкой! — неожиданно для себя рассердился он.
— Извини, Дже.
Опустила голову. Взглянула исподлобья, из–под спутанной челки. Большие собачьи глаза заблестели — не от обиды, конечно, от ветра. В океане он дул не так, как на берегу — сплошной стеной. Так, что ресницы слипались от соленых брызг и дыхание перехватывало, а в мокрых кудряшках Софи играла радуга.
Джереми стало стыдно. Он не привык обижать девчонок.
— Смотри, рыбки–клоуны, — он веслом указал на пеструю стайку, — их тут много.
— Ого! — Софи наклонилась к воде, и от её резкого движения лодка накренилась. — А их есть можно?
Хорошее чувство — вместе смотреть на рыбок. Вроде ничего особенного не делаешь, а как будто вдвоем создаешь новый мир, невидимый для других. Вот если бы с Вилиной… но и с Болонкой неплохо.
— Нет, они просто красивые. Мне нравится за ними наблюдать, — отозвался Джереми. — А ты, значит, рисуешь? — спросил он, хотя и без того прекрасно знал, что она художница. Видел её пейзажи в галерее, довольно точные, но скучноватые, без фантазии.
— Угу, — кивнула Софи. — Сколько себя помню, всегда любила рисовать. Что это там, на дне? Кораллы?
— Да. Что, с детства?
От ветра закладывало уши. Небо потемнело, насупилось тучами. Скалы и длинная гряда кораллов гасили волны, но всё равно лодку заметно качало. Джереми с трудом удерживал равновесие вёслами.
— Я делала кукол, — прокричала Софи сквозь ветер, — склеивала из бумаги, а потом раскрашивала им лица и платья. Узоры всякие, рюшечки. Бусики. А еще вязать любила. Вязаные куклы — такая прелесть! Они у меня здорово получались. У каждой свой характер. Одну как сейчас вижу. Глаза — пуговицы, стеклянные с огоньком внутри, а нос круглый, как у… ой!
Пенистая стена воды обрушилась на лодку и накрыла их чуть ли не с головой.
— Дже! — теперь в ее голосе звучал испуг. — Волны сильные! Давай вернёмся!
— Всё в порядке, — крикнул Джереми, отплёвываясь. — Сейчас обогнём вон те скалы и через пять минут будем на «длинном».
Упираясь ногами в дно лодки, он грёб изо всех сил. Его босые ступни омывала вода.
— Дже! Я не умею плавать!
Какая она смешная и жалкая — мокрая Болонка! Красная юбка облепила ноги. А прозрачная кофточка… о! … лучше и не смотреть. Но взгляд все равно тянулся к ней, и — признался себе Джереми — в таком виде Софи нравилась ему гораздо больше.
— Ничего, зато я умею, — улыбнулся он ободряюще. — Я тебя спасу.
Трясясь от холода, она отжимала волосы.
— Я бы повернул назад, но до «длинного» сейчас ближе, — сказал Джереми. — Мы проплыли большую часть пути.
Они как раз огибали скалистый мыс полуострова. Впереди, на скрытом туманом берегу затеплились мягкие оранжевые огни. На Эколу, на скалы, на чёрный, неспокойный океан быстро опускались сумерки.
— Я замёрзла, — заныла Болонка. — Ты хоть знаешь, сколько мы тут уже болтаемся? А на «длинном» готовятся к медитации. Куда мы явимся в таком виде? Ты посмотри, на кого я похожа! — дрожащими пальцами она оправляла липнущую к телу блузку.
И правда. Джереми совсем забыл о времени. У него и часов–то не было. Брать с собой в море часы — это всё равно, что загорать в толстом свитере. Бессмысленно, почти кощунственно. Он попытался грести быстрее, но танцующая на волнах лодка сделалась неуправляемой. Вёсла рвались из рук.
— Колючка, осторожно! — взвизгнула Софи.
Снова на них обрушилась стена горько–солёной воды. Раздался треск — лодка царапнула дном о камни.
— Я же сказал, не смей называть меня Колючкой!
Он видел, как Софи съежилась, точно от пинка, но тут же вскинула голову, тряхнула мокрой челкой — вся желчь и яд.
— Ну да! Конечно, нельзя! Это же ваше с Вилиной словечко!
— Придержи язык! — разозлился Джереми. — Не твоё дело!
— А вот и моё! — не унималась Болонка. — Нам Хорёк что говорил? Если где–то в Эколе что–то не так, сразу сообщайте мне. Не успела замуж выйти, уже по ночам к тебе на «рыбацкий» бегает!
«Она подглядывала!» — Джереми вспомнил, как ему послышался чей–то возглас в кустах бугенвиллии и сжал кулаки. Вернее, впился ногтями в крошащееся дерево.
— Закрой рот! Только попробуй кому–то что–то рассказать. Мы просто гуляли, поняла? Не суди по себе о людях!
Хотелось сгрести девчонку в охапку и вышвырнуть за борт. Или, на худой конец, надавать ей пощечин. Вот зараза — еще разболтает по всей Эколе, накличет на Вилину неприятности. Снова — теперь уже не от страха перед штормом — зашлось сердце, тревожно, сладко… Поздний вечер. Белый пляж, залитый лунным светом и высокая девичья фигура в выцветших добела джинсах и нежно голубой футболке. Точно светится изнутри, окутанная холодным сиянием… «Это из глубины тела мерцает душа», — думает Джереми. Вот что всегда влекло его к Вилине — это глубокое мерцание, рвущееся наружу, то, чего не скрыть даже днем, а тем более — в полумраке.