— Нет, он уже произвел осмотр и сделал назначения.
— А какой у меня диагноз?
— По всей вероятности, укус осы или шершня. Или укус змеи, если она нанесла удар сбоку, либо у неё сломан зуб… Ложитесь.
— Но как же вы собираетесь меня лечить, если даже не знаете, что со мной случилось?
— Вы отказываетесь от лечения? — деловито осведомилась медсестра и положила наполненный шприц на стол.
— Нет, но…
— Тогда ложитесь, — последовал невозмутимый приказ, и Вилине не оставалось ничего другого, как подчиниться.
Уколов было два. Один очень болезненный, отдавшийся ломотой в ноге, а другой легкий, как укус комара.
— Советую провести день в постели, лекарство даёт сонливость. Если что–то будет беспокоить, придёте снова. Хорошего вам дня.
— Не знаю, будет ли он хорошим… Рука болит и голова кружится.
— Сочувствую, — холодно сказала медсестра и склонилась к бумагам, дав понять, что приём окончен.
— Спасибо, — прошептала Вилина и, неуверенно ступая по сверкающей плитке, вышла из кабинета.
После леденящих кондиционеров амбулатории снаружи показалось ещё жарче. Солнце, яркое до белизны, слепило глаза. Вилина зажмурилась, а когда сморгнула слезы, увидела перед собой обеспокоенное лицо Джереми.
— Вилина! Что с тобой случилось?
— Привет, Дже, я тоже рада тебя видеть, — ответила она, слабо улыбаясь.
— Что стряслось? Боб сказал, что видел, как ты входила в амбулаторию вся бледная, как смерть.
— Да? А я его не заметила, — удивилась Вилина, заслоняясь от яркого света.
— Кого же ты могла заметить в таком состоянии? Что случилось? Скажешь ты, наконец, или нет? Что у тебя за пятно?
Он заметил злополучный укус. Осторожно взял опухшую ладонь, отвел от её глаз и потянул к себе, чтобы рассмотреть получше.
Сердце омыло теплой волной благодарности — ему не всё равно. Хорошо иметь настоящих друзей.
Это было последним, что она успела подумать. Из жаркого полдня гудящим шершнем вылетел Роберт. Лицо его полыхало, как и щёки гигантского гнома, которого он сжимал в руках. Выдохнув что–то бессвязное, он обрушил поделку на голову Джереми. Тот упал, как подкошенный, а по его лицу побежала тоненькая красная струйка.
Вилина кричала, не помня себя. Она не могла вымолвить ни слова, как это бывает во сне, когда не удается разомкнуть губ и наружу вырывается одно бессвязное мычание или бульканье. Только рот был открыт, а из него свободно летел надсадный, протяжный крик, разносясь над черепичными крышами Эколы.
— Вилина, Вилина успокойся, — её обнимали чьи–то руки, кто–то тряс её за плечи и заглядывал в невидящие глаза, но она продолжала биться в истерике.
Звонкая пощечина, наконец, привела Вилину в чувство, и она обессиленно упала в объятия бледного, встревоженного Хорька.
— Пойдем, пойдем, я дам тебе воды… тебе станет легче, — торопливо бормотал он, пытаясь увести её прочь.
— Джереми, что с Джереми? — она слабо отпихивала психолога, пытаясь заглянуть ему за спину.
— С ним всё в порядке, ему оказывают помощь, — скороговоркой частил Фреттхен, — его уже повели в амбулаторию. Видишь?
Он развернул Вилину за плечи. Она увидела, как тонкая фигура, со спутанными кудрями, измазанными в чем–то тёмном и влажном, исчезает в дверях, из которых недавно вышла она сама. С одной стороны его тащила под локоть широкая и приземистая медсестра, а с другой — коренастый, налысо обритый работник.
Два халата — белый и тёмно–синий, почти чёрный — напомнили Алису в стране чудес и шахматных королев.
Вилина с ужасом почувствовала, что её привычная реальность меняется на какой–то бред. А закручен он по дикому совпадению вокруг амбулатории, в которой стоит могильный холод, время отсутствует вовсе, а заведуют ей странные люди с пустыми глазами.
— Марк, я боюсь! — прошептала она, судорожно цепляясь за жёсткую, как высохший стебель, руку.
— Пойдем, пойдем, Вилина, — тихо, словно, опасаясь быть услышанным, ответил Фреттхен и потянул её за собой.
Ребристая мостовая привела к белой калитке, оплетённой поверху голубым вьюном. За дорожкой, выложенной пористым песчаником, под ноги нырнули намытые до блеска ступеньки крыльца, и вот — одуряющий зной сменился прохладой кондиционера.
— Выпей, дружок! — в слабую руку — холодный и мокрый, как собачий нос — ткнулся стакан с водой.
Вилина прислонила стакан сначала к горячим щекам, а потом — к пылающему лбу.
— Да у тебя жар! Бог мой, Вилина! Что у тебя с рукой?
— Не знаю, — медленно, с трудом разлепляя сухие и непослушные, будто не свои губы, отозвалась она. — Меня кто–то укусил.
— Тебе оказали помощь? — на лоб Вилины легла прохладная, жёсткая ладонь. Лицо Хорька приблизилось. Неестественно выпуклые, как ей показалось, глаза, блестели беспокойством.