— Выброси их, — сказал Джереми. — Они опасны. Когда я лежал в больнице, то подслушал один разговор…
Он попытался, но не смог вспомнить, что именно говорили о редомицине врачи.
Вилина шмыгнула носом и вытерла слезы тыльной стороной ладони.
— Когда ты пропал, ну, после того, как Роберт тебя ударил, мне было так страшно и тоскливо, и так тебя не хватало… Как будто солнца совсем не стало — так все темно и пусто сделалось. Ты — мой единственный друг. И никто не мог сказать, что с тобой случилось. Никто не знал, куда ты исчез, ни Хайли, твой приятель, ни Мэйли. А Фреттхен с Верхаеном отстранили нас с Робертом от медитаций и назначили «семейную терапию». Промывание мозгов, Джереми. Мы должны были каждый день ходить на сеансы к ним в кабинет, и они вдвоем вынимали из меня душу. Роберт только хмыкал да поддакивал. А мне задавали кучу вопросов, кучу, просто кучу, таких унизительных — она заплакала еще сильнее и начала захлебываться слезами.
— Ну, перестань, Вилина, ну что ты, — он неуклюже обнимал её за плечи и прижимал к себе, чувствуя, как футболка на груди становится мокрой от слез. — Всё позади, я с тобой!
— Они сказали, что твоя судьба зависит от моего поведения. Что если я не исправлюсь и не перестану огорчать Роберта, тебя отправят на материк, и я тебя никогда в жизни больше не увижу!
— Бедная моя, девочка, — она казалась ему такой маленькой и беззащитной, что хотелось защитить её от всего мира.
— А он как осатанел! Я ему в лицо кричу — я тебя ненавижу! А он… прости, Дже, я не могу об этом… А помнишь, ты грозился угнать катер и увезти меня отсюда?
— Хочешь убежать из Эколы?
— А ты нет?
— С тобой — да! Только с катером ничего не получится, они все на цепи. А у меня нет ключа. Но мы можем уйти пешком.
— Сейчас? — в мокрых от слёз глазах загорелась надежда.
— Да! Уж если уходить, то лучше поторопиться, пока Роберт не отправился тебя искать.
— Он не будет меня искать. Он уже взял своё сегодня, а на остальное ему наплевать.
— Тупой болван!
— Раньше он таким не был…
— Ты уверена?
— Не знаю, Дже, — вздохнула Вилина. — Я уже ничего не знаю и ни в чём не уверена. А как мы пойдем?
— Как подвозят еду, по грунтовой дороге. Думаю, она должна привести нас куда–нибудь, в какой–нибудь город.
Он помог ей подняться, взял за руку и, озираясь по сторонам и прислушиваясь, повёл к детским корпусам. Вилина осталась дожидаться его на скамейке у акации, куда не проникал свет фонарей. А Джереми проскользнул в свою комнату за свитером для себя и джинсовой курткой — для спутницы. Ему казалось, что на материке должно быть холодно — гораздо холоднее, чем в Эколе.
За детским городком, погруженным в глубокий сон, беглецы обогнули квартал работников. В его окнах кое–где теплились огни, смутные, как звезды на облачном небе. За тюлевыми шторками двигались черные силуэты.
«Вот бы люди на материке были похожи на этих работников, — подумал Джереми. — Трудолюбивые, добрые, простые. Я смог бы среди них жить. И даже стать счастливым… Если Вилина будет со мной».
В глубине души он понимал, что идеализирует обитателей рабочего квартала, но так хотелось видеть хоть в ком–то пример для подражания. Ведь обязательно надо во что–то верить, кого–то считать хорошим. Особенно когда тебе шестнадцать лет, а тебя уже обокрали — больше чем на полжизни.
Не доходя до последнего корпуса и левее кирпичного лабиринта, Джереми и Вилина свернули на широкую грунтовку. Их никто не остановил. Поселок кончился внезапно, как обрывается в океан скалистый берег — а за ним простиралась темная, поросшая колючками степь. Навстречу беглецам накатывала горькая теплынь. Здесь, за пределами Эколы, не пахло цветами, а только сухой травой, землей, и почему–то жжёной резиной.
Они пытались говорить — тихо, как всегда говорят люди ночью и в незнакомом месте — но ветер подхватывал шёпот, уносил его прочь, так что они плохо слышали друг друга.
— … представляешь, какой переполох начнется, когда они нас хватятся! — в голосе Вилины смешались страх и радость.
— Да кто их знает, может они только обрадуются, что от нас избавились.
Вилина ступала легко — впервые за много дней — словно сбросила с плеч непосильный груз, а некоторая надломленность походки только придавала ей женственности. Но её сил хватило ненадолго. Очень скоро гладкая, утоптанная, вернее, укатанная шинами дорога сменилась колдобинами, плохо различимыми в неверном ночном свете, и Вилина начала спотыкаться. Раз, другой… Жалобно ойкнула, ухватив спутника за рукав и почти повиснув на нём, отчего свитер натянулся — и сдавил Джереми горло.