— Я позвонила на сотовый Вильяму, и он тут же приехал.
— Кто такой Вильям?
— Вильям Скотт, наш семейный доктор. Вот видишь, ты со своей работой скоро забудешь, как зовут родную жену, не только доктора.
— Милена, я тебя прошу. Давай оставим пикирования на потом. Что он тебе сказал?
— Он сказал, — захлебнулась слезами жена, — что у меня, скорей всего, случился микроинфаркт и в любую минуту, он может повториться, но… но исход… может быть…
— Тебя госпитализировали?
— Нет, я отказалась ехать в больницу. Я хочу умереть в родных стенах.
— Милена, твой пафос не уместен! Ты должна находиться в реанимации, под присмотром врачей!
— Каким же ты стал бездушным, — донеслось сквозь всхлипывания, и в ухо раздраженного мужа автоматной очередью разрядилась серия коротких гудков.
«Нет, это чёрт знает, что такое», — бормотал Верхаен, выныривая из стеклянных дверей аэропорта под крупные, сырые хлопья снега.
Он и забыл, что на свете существует зима городских улиц со слякотью под ногами и ледяным ветром, задувающим под замшевую парку.
К счастью, такси подъехало быстро, и даже удалось вздремнуть в теплом салоне под тихие ретро–напевы радиоприемника. В самолете Гельмут не сумел расслабиться. Все эти воздушные ямы, ощущение собственной беспомощности и зависимости от мастерства пилотов действовали ему на нервы.
Вдобавок, рядом с ним летела семья с шустрым розовощёким малышом, который уже научился говорить, а потому задавал миллион вопросов. Одновременно он желал попить, поесть, достать из маминой сумки любимую книжку и переключать каналы маленького телевизора, встроенного в спинку сиденья напротив.
Это было просто невыносимо. Никакого покоя! Нет, даже ради Софи он никогда не пойдёт на подобное. Все хорошо в своём возрасте.
Профессор вспомнил влажные карие глаза под плотной шторкой густых ресниц, маленький, чуть вздернутый носик и нежные розовые губы: «Я хочу от тебя ребенка, Гельмут».
Он тогда промолчал. Но в следующий раз скажет ей прямо — ему не нужно никаких детей. Она сама будет его малышкой, его маленькой девочкой. Её он и будет обожать и баловать, как собственное дитя.
Вот только что делать с Миленой?
Выбираясь из такси, он поймал за кончик промелькнувшую мысль: «А что, если и правда — инфаркт?».
Поёжился под налетевшим ветром и заторопился к ярко освещенным дверям особняка, в которых испуганно жалась домработница.
— Добрый день, мистер Верхаен. Как вы добрались?
— Устал, замерз и хочу есть, — коротко ответил он, сваливая в руки Беатрис сырую одежду и холодный кейс.
— Кристи приготовила чили–суп и мясную буханку.
— Нет, избавьте меня от бобов. И от мясного фарша заодно. Пусть придумает что–то… я бы поел пасту с альфредо и креветками. Сейчас поздороваюсь с женой и буду есть, — бросил он на ходу, поднимаясь мимо фамильных портретов на второй этаж.
Мягкий ковёр гасил звуки шагов, поэтому сочный, грудной голос жены разносился по холлу еще отчетливей — очевидно, она с кем–то говорила по телефону в своей спальне.
Гельмут открыл дверь и слегка удивился. Милена не выглядела умирающей.
Да, она лежала на высоко взбитых подушках, но на лице её играла оживлённая улыбка, голос был бодрым и крепким, а на коленях, поверх тонкого покрывала блестели глянцем легкомысленные журналы.
— Я тебе перезвоню, — ещё улыбась по инерции, бросила она в трубку и тут же скорбно опустила уголки губ, обессиленно падая на подушки, — ах, Гельмут, дорогой, ты приехал!
— Тебе полегчало? — иронично осведомился он, подходя ближе и склоняясь для вежливого поцелуя.
— Да, чуточку легче, — проворковала страдалица, — всё благодаря Вильяму. Он вовремя прописал мне покой, обколол меня уколами, — рыхлые напудренные щечки порозовели, — я чувствую себя лучше. И ты приехал — теперь я точно знаю, что всё будет хорошо!
Она пересела повыше и протянула к нему голые полные руки, призывая к объятиям.
Гельмут сухо поцеловал увядшую ладонь и сел на краешек кровати:
— Ну что ж, я рад, что твои волнения оказались напрасными, и я только зря потратил время и деньги на дорогу.
— Гельмут, что ты говоришь? — в голубых глазах плеснуло изумление. — Ты считаешь, мне лучше было умереть, чтобы твоя поездка не оказалась напрасной?
— Не надо переворачивать мои слова, Милена. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты сорвала меня с проекта, разыграв умирающую, не подумав ни обо мне, ни о людях, которые за мной стоят. Это очень эгоистично, дорогая моя.
— Просто ты больше меня не любишь, — губы задрожали, а под накрашенными ресницами заблестели слезы. — У тебя кто–то есть?
— У меня есть работа, за которую я получаю хорошие деньги и за которую несу ответственность.