Гельмут представил, с каким презрением и ненавистью сыновья встретят его маленькую любовницу — незатейливую и бесхитростную дочь тропиков и океана.
«Нет, надо всё продумать. Хорошенько продумать» — повторял он снова и снова.
Запорошенной пылью джип остался остывать в гараже, а Верхаен устало двинулся к дому. Как же приятно вдыхать свежесть тёплой южной ночи после ледяной вьюги Миннеаполиса! Сейчас он примет ванну, забьёт воспоминания о Милене крепким коньяком и уснет мертвецким сном. А завтра увидит свою малышку.
— Гельмут!
От темных кустов гибискуса отделилась едва заметная в лунном свете тень.
— Софи!
Он подхватил в объятия хрупкую фигурку, и накатившая волна нежности смыла усталость, будто её и не было.
— Откуда ты знала, что я вернусь сегодня ночью? — радовался он, как мальчишка, затаскивая любимую в тёмную прихожую и осыпая хищными поцелуями.
— Я знала! Знала, что ты не оставишь меня надолго! — счастливо смеялась она, прижимаясь к нему горячим телом, отчего кровь его вскипала так, как не вскипала даже в далекой, полузабытой молодости.
Он взял её прямо в коридоре, на лестничных ступеньках, не включая света, довольствуясь одними лишь тактильными ощущениями и запахами.
Потом они вдвоем тонули в горячих пузырях джакузи, попивая ледяное шампанское. Софи ловко склёвывала клубнику с позолоченного блюда и пыталась не глядя, через плечо кормить ею разомлевшего профессора.
— Не надо, малышка. Ешь сама. Папочка не любит сладкого.
— Вот как? Значит, ты — мой папочка? — она смеялась, запрокидывая голову назад, ему на грудь, и от мокрых прядей Гельмуту становилось щекотно.
— Да, именно так. Папочка. И ты, малышка, должна меня слушаться. А я за это дам тебе всё, чего ты только пожелаешь.
— Я не знаю, чего желать, — пожала она плечами и отправила очередную ягоду в рот. — У меня всё есть. Ты разве забыл — мы вносим вклад в дело мира и гармонии, а за это имеем все блага, не отвлекаясь на изнурительный труд.
— Так тебе здесь нравится? Ты бы не хотела отсюда уехать?
— Куда? — она шумно развернулась на стовосемьдесят градусов и уставилась на него с любопытством, расплываясь в улыбке.
— Куда–нибудь. Я ещё не решил. Куда–то, где нас никто не знает, где нам не нужно будет прятаться.
— О, Гельмут! Это было бы тааак здорово! Я всегда… то есть я хотела сказать, я даже написала в опроснике, что через пять лет вижу себя замужем. У меня двое детей — мальчик и девочка. И прекрасный любящий муж!
— О нет, Софи. Пожалуйста! Давай без детей. Я буду твоим папочкой, ты будешь моей малышкой. Только представь, как нам будет весело вдвоём. Зачем нам нужны дети? Они не спят ночами, у них болят животы, им надо менять памперсы. С ними столько забот. А что случится с твоим прекрасным телом, ты подумала?
Он отставил в сторону бокал с шампанским, подался вперед и нежно взял в ладони маленькую грудь.
— А, вот ещё — в опроснике был вопрос, — не унималась Софи, — «что делает тебя счастливым»? Мне кажется, меня бы сделал счастливой кабриолет…
— О каком опроснике ты всё толкуешь, любовь моя? — недоуменно воззрился на неё профессор. Я не одобрял никаких опросников.
— Да это мальчишки их раздавали. Хайли, если говорить точнее.
— Хайли? Друг этого проблемного Джереми? — по лицу Верхаена пробежала быстрая тень. — Что тут, вообще, происходит под носом у лопоухого Фреттхена? — спросил он скорее сам себя, нежели свою простодушную подружку.
— Я не знаю, — честно ответила она. — Все, что я знаю, это то, что я хочу спать! И ребёнка! От тебя, Гельмут. И кабриолет!
— Ты очаровательна, Софи. Пойдём, я уложу тебя в кроватку.
Глава 24
— Проход закрыт, — прошептала Вилина.
— Не проход, а проезд, — поправил Джереми, хотя и ему стало не по себе. Ночь. Тёмная, клубящаяся туманом степь позади. Холодный ветер с океана. Пустынная дорога. Шлагбаум. — Это для машин, а мы обойдем по краю.
Только он ступил на обочину, как под каблуком у него щёлкнуло, загорелась жёлтая лампочка на шлагбауме — тускло и зло, будто волчий глаз, глянула в их побелевшие лица — и по степи разнёсся пронзительный вой. Очевидно, сработала сигнализация.
Беглецы шарахнулись прочь — но поздно. Из клочков тумана соткалась плотная приземистая фигура с автоматом наперевес — а может, это им с перепугу померещилось, и в руках у часового была всего лишь палка? Сонный молодой голос окликнул:
— Ребята, вы куда? Пропуска покажите.
— Что? — боязливо переспросил Джереми.
Пропуска ни у него, ни у Вилины не было — да и вообще, он плохо понимал, что это такое. Какой–то документ, судя по всему. Но их единственные документы — а именно, учетные карточки, в которые заносились результаты тестов — остались у Хорька.