Ровно в восемь часов пять минут Джереми включил микрофон.
Глава 25
Марк Фреттхен не выдержал и заплакал. Впервые в жизни. Он стыдился своей слабости и одновременно жалел себя, а слёзы текли всё сильнее и сильнее. Рыдания поднимались из груди неприятными, булькающими звуками, и подавить их никак не удавалось.
Когда всё пошло наперекосяк, он так и не понял. Может быть, с приездом Верхаена?
Всё было так чудесно — и медитации под шелест волн, и праздники с кострами, танцами и песнями, и дружба с воспитанниками. Его уважали, к нему прислушивались, его ценили. Он поверил в то, что это и есть счастье и рай на земле — вечнозеленый оазис, окруженный с трех сторон лазурными водами океана. Кусочек гармонии и порядка в жестоком, беспорядочном мире.
Фреттхен сразу почувствовал скрытую угрозу, исходящую от Гельмута Верхаена. Энергетика этого жёсткого человека никак не хотела вплетаться в позитивные, высокие частоты Эколы. Свинцовые глаза под нависшими веками излучали тяжёлое превосходство, оно давило, прибивало к земле. Скрипучий голос убивал всякую радостную эмоцию. Холодная сдержанность сбивала с толку и повергала в растерянность.
А после того, как он увидел пожилого профессора в ногах у обнаженной Софи… Гельмут Верхаен стал Марку не просто неприятен, но отвратителен. Как отвратителен огромный, заросший седой шерстью паук, сосущий в своем плесневелом углу кровь из трепетной бабочки.
И как назло, Верхаен становился всё дотошнее, следовал за Фреттхеном неотступно, распространяя вокруг затхлую ауру. Порой Марку казалось, что ещё немного и он начнет задыхаться. Даже сам профессор заметил эти приступы удушья у коллеги, но списал их на пыльцу тропических цветов и брезгливо посоветовал принять что–нибудь от аллергии.
Когда Верхаен неожиданно позвонил с дороги и объявил, что ему пришлось уехать по семейным обстоятельствам, психолог возликовал.
Он порхал весь день без устали и даже после вечерней медитации закрутил в танце лёгкую, как перышко, Триоль. А после, возвратясь домой, позволил себе щедро полить любимое мороженое густым, ароматным бэйлисом.
Но проклятье профессора не исчезло с его отъездом. Словно поры плесени, оно рассеялось по всей Эколе. Чем ещё объяснить, что в тот же вечер случилось доселе неслыханное?
Несчастный психолог поперхнулся мороженым, когда с пропускного пункта позвонил дежурный и сообщил, что Джереми и Вилина пытались бежать. Что это, если не проклятый вирус похоти, который старый извращенец притащил с собой и которым заразил молодые неискушенные души? Слава всем богам, его не было в этот момент на месте! Иначе всем бы не поздоровилось и в первую очередь — самому Фреттхену.
Так размышлял Хорёк, шагая сквозь нежный утренний туман к «детскому городку».
«Хоть бы он там просидел подольше, — стучало в висках в такт шагам по пустому, коридору сонной и тихой школы. — Или вообще бы не вернулся, — думал он, дёргая ручку двери своего кабинета. — Да, это было бы здорово!»
Последнюю фразу он, очевидно, произнес вслух, потому что Верхаен, преспокойно сидящий за столом, будто никуда и не отлучался, тут же отреагировал:
— Что было бы здорово?
Взметнув прицельный, недобрый взгляд на психолога и нервно постукивая карандашом по столу, он ожидал ответа.
— Ээээ, доброе утро, Гельмут! Это я сам с собой. Замечтался, знаете.
— К сожалению, знаю. Вы слишком много мечтаете, господин школьный психолог. Поэтому у вас под носом и творятся всякие непотребства.
— Что вы имеете в виду? — выдавил Фреттхен, каменея в предчувствии разноса.
— Ну, что вы встали как изваяние? Пойдите, сделайте нам кофе.
— Одну минуту.
«Нет, похоже, проклятый паук ничего не знает про Джереми с Вилиной, — размышлял Хорек, заливая воду в кофемашину, — иначе бы про кофе и не вспомнил. А, может, ещё что–то стряслось за ночь? Это постоянное ожидание неприятностей доведет меня до инфаркта!».
Верхаен принял чашечку с эспрессо, сделал мелкий, воробьиный глоток и вместо благодарности произнёс:
— Что это за опросники раздают у вас под носом?
— Какие опросники? — прохрипел Фреттхен и, едва успев поставить чашку на стол, зашёлся кашлем.
Профессор, брезгливо сморщившись, терпеливо наблюдал, как Хорёк вертится на стуле, пытаясь похлопать себя по спине.
Наконец, психолог откашлялся и переспросил, задыхаясь и утирая слёзы: