— О каких опросниках идёт речь, Гельмут?
— Вот видите, — с чувством превосходства отозвался Верхаен, — вы даже не в курсе, что у вас в Эколе делается. Хотя сидите безвылазно на этом полуострове в отличие от меня.
— Кто вам про них рассказал? Я ничего об этом не знаю.
— Не важно, кто мне рассказал. Важно, что ваш воспитанник Хайли — между прочим, приятель Джереми, тёмная лошадка — умудрился провернуть какую–то масштабную акцию. И вы об этом не имеете никакого представления. Как не имеете представления о том, какие вопросы задавали вашим подопечным и с какими целями. И что они отвечали вы тоже, разумеется, не знаете.
— О, боже мой, — устало пробормотал Фреттхен, — я, правда, ничего об этом не слышал. Сейчас же с этим разберусь. То есть не сейчас же, а после утренней медитации.
— Будьте так любезны. И непременно доложите мне обо всем, что узнаете. Хотя, нет. Я сам, лично, этим займусь. Мы вместе допросим Хайли. Позвоните мне, когда будете готовы. Я подойду.
— Хорошо, — покорно кивнул Фреттхен и поинтересовался. — Как вы съездили?
— Отвратительно, — холодно бросил Верхаен. — А вас что, это правда интересует?
— Нет. Да. Ну не то, чтобы очень. Простите за любопытство, Гельмут.
Хорёк совершенно смешался, как, впрочем, и всегда — этот паук так умело раскидывал свои сети, что несчастный психолог неизбежно в них застревал, трепыхаясь в самой неловкой позе.
Он вытер вспотевший лоб и поспешил откланяться:
— Позвольте мне приступить к работе — мне нужно обговорить с учителями тему сегодняшней медитации.
— Идите и не забудьте мне позвонить, я приду лично допросить этого негодника.
— Конечно, Гельмут. Непременно!
«Старый извращенец, — прошептал сквозь зубы психолог, выскочив из кабинета. — До чего же неприятный тип! Слава богу, хоть про Джереми с Вилиной не разнюхал».
— Доброе утро, Марк! — глубоким контральто пропела Триоль, появляясь из соседней двери.
— Доброе утро, Мэйли.
— С вами всё в порядке? Что–то случилось?
— Случилось, — придушено ответил психолог, с опаской оглядываясь на свой кабинет, который теперь ассоциировался с паучьим гнездом. — Вы на «длинный пляж»?
— Да, — подтвердила китаянка, хмуря гладкие, будто шёлковые, брови.
— Пойдёмте вместе, я вам всё расскажу.
Рука об руку они вышли из школьного здания.
— Ситуация вышла из под контроля, — расстроенно делился психолог с коллегой, держа её под локоток. — Вчера ночью мне позвонили с пропускного пункта. Джереми и Вилина пытались бежать. Вы представляете?
— Всё–таки бежали? Жаль. Я надеялась, что Роберт сумеет вовремя сориентироваться и укрепить отношения с женой.
— Я вообще не понимаю, что происходит, Мэйли!
Хорёк остановился посередине покатого спуска к пляжу и возмущённо воздел руки к небу, отчего на секунду потерял равновесие. Покачнувшись, он вцепился в неожиданно крепкое плечо китаянки.
— Чего им не хватало? Ну, вот, скажите? Чего?
— Вы когда–нибудь любили, Марк? — спокойно ответила Триоль, продолжая спускаться по скользкой каменистой дорожке.
— Я? Любил, — неуверенно ответил Фреттхен, помедлил и добавил, — в школе. А что? Причем тут любовь?!
— Любовь — это сила, которая сметает все преграды. Вы же психолог и должны об этом знать. Из–за любви убивают других и лишают жизни себя, а вы говорите о каком–то побеге. Не мне обсуждать политику руководства, но если бы меня спросили…
— Постойте, Мэйли, я не понимаю, при чём тут любовь? Какая любовь? Она замужем, она любит Роберта! — он помедлил и, вспомнив откровения Вилины на своей кухне, расстроенно добавил. — Или — не любит?
— Марк, она просто пошла туда, куда ей сказали, и сделала то, что ей велели. Они ведь послушные, эти райские птички.
— Но я сам видел — она была всем довольна, особенно — новым домом… Я заходил к ним после свадьбы, проверял.
— Я читала её дневник. Она любит Джереми. Просто обстоятельства не позволили ей выпустить эту любовь из сердца. Вот она и загнала её поглубже. В самую–самую глубь, в самое надёжное место — туда, где прячется подлинное «Я».
— Вы? — Хорёк так и подскочил на месте, рискуя снова оступиться на покатой тропе. — Вы читали её дневник?
— Да, я читала, — без тени смущения подтвердила Триоль. — Я педагог, а эти дети находятся под моей ответственностью. Я обязана знать, чем они живут и чем дышат, чтобы вовремя исправить возможные ошибки. Разве вы не занимаетесь тем же? Разве вы не установили повсюду камеры и не следите за каждым их шагом?
— Почему же вы ничего мне не сказали? — упавшим голосом спросил Фреттхен, проигнорировав вопрос о камерах. — Почему я обо всем узнаю последним?