- Благодарю, но не сейчас. Я не настолько хорошо себя чувствую после перелёта, чтобы совершать долгие пешие прогулки. Пойдемте лучше, перекусим где-нибудь.
Лёгкий ужин в кафе «Бриз» порадовал свежими солоноватыми устрицами, коктейлем из креветок и лобстером с гриля.
Верхаен остался доволен, и Фреттхен, который считывал малейшие оттенки эмоций с его лица, трещал без умолку, пока они поднимались по извилистой улочке к профессорскому дому.
- Вы обязательно должны посмотреть нашу галерею! Мы ежемесячно обновляем экспозиции. А иногда и чаще!
- Завтра, все завтра, - махнул рукой Гельмут, - увидимся завтра!
Он захлопнул дверь и отправился прямиком в душ. А оттуда - в объятия Морфея.
Утро выдалось прекрасным - он рано лег и рано встал, замечательно выспался и застал удивительной красоты рассвет. Дошёл, не торопясь, до «рыбацкого», про который толковал Хорёк, и насладился в полной мере и девственной чистотой природы, и тишиной, и одиночеством. После шумного мегаполиса всё это казалось настоящей роскошью.
Если бы не пара перевёрнутых лодок на берегу и одна - замершая крохотной точкой в океане, можно было подумать, что Гельмут очутился на необитаемом острове и единолично владеет розовыми скалами, разноцветной галькой и прозрачной водой, в которой видно не только мальков, но и каждый мелкий камушек на дне.
После купания он принял душ, спустился на набережную и позавтракал под резкие крики чаек и тихий плеск волн о камни. Затем провел полдня в кабинете у школьного психолога.
- Вот этот, этот и этот. Вот ещё. Ещё один, - бросал он папки Фреттхену на стол.
Перебирал личные дела и результаты тестов, отбирая тех, на кого хотел посмотреть лично.
- Да, мистер Верхаен, - встал на вытяжку Хорёк.
- Не надо официоза. Зовите меня по имени. А это кто? Ну и ассоциации! Океан - свобода, небо - простор, пальма - одиночество, галька - твёрдость... забор - побег! Куда ни ткни - сплошная индивидуальность и свободолюбие. Что за Джереми Вильямс? Что-то я его не припомню.
- Хороший парень, - затараторил психолог. - Немного молчаливый и замкнутый, но в целом - подающий надежды. Мы с ним очень подружились - я на короткой ноге со всеми ребятами! У меня всё под контролем.
После беседы с Вильямсом и остальными, не вполне благонадёжными воспитанниками - обед в школьной столовой. Профессор пожалел, что не наведался в полюбившийся «Бриз». Там кормили вкуснее. С другой стороны - шагать под жарким тропическим солнцем, обливаясь потом, то ещё удовольствие. Лучше простой картофельный салат, но рядом со школой.
Сиеста - сладкое время послеобеденного отдыха, и вот профессор обозревает Эколу со своего балкона. Он тут главный. Он - Гельмут Верхаен, давно вошёл в круг победителей и заслужил право смотреть сверху вниз.
Профессор повернул гордый профиль направо - туда, где неспеша прогуливался утром. Корпуса детского городка, а за ними «рыбацкий пляж».
Слева, за поселковой амбулаторией, укрытой зарослями морского винограда - рабочий поселок. Длинные строения, похожие на обувные коробки с множеством дверей. С другой стороны - тоже двери, только раздвижные и выходят на крошечные участки со стандартными мангалами.
А где-то позади, за кварталом молодожёнов должен быть еще один пляж - «длинный». Тот самый, с белоснежными песками и пологим дном.
Воистину - рай на земле!
Не то, что та дыра, в которой его угораздило родиться.
Гельмут Верхаен появился на свет в семье рестораторов. Звучное слово на деле означало прокуренный зал на двадцать столиков, пьяные выкрики и потасовки, липкие столы, тяжёлые пивные кружки и грязный туалет, отмывать который, частенько приходилось будущему профессору. Бизнес балансировал на грани разорения. Об этом денно и нощно причитала госпожа Верхаен - худая женщина неопределенного возраста, с такой тусклой наружностью, что казалось, будто она давно покрылась копотью, как и все её кухонное царство. Своими жалобами она доводила до бешенства Верхаена-старшего. Стоило жене открыть рот - благоверный тут же начинал таращить глаза, багроветь, раздувая толстые щеки, и срываться на петушиный крик.
Тяжелой рукой отец раздавал детям тычки и подзатыльники, сопровождая их такими ругательствами, что маленький Гельмут краснел, как от пощёчин.
Его старшая сестра - ласковая и незлобливая - умела подлизаться к папочке и получала меньше работы и наказаний. Её брат не прощал папаше обид. Он их копил, как иной бедняк копит гроши, клянясь наедине с собой, что никогда не забудет побоев и унижений. Никогда в жизни не станет он преемником деспотичного, скорого на расправу отца. При первой возможности покинет опостылевший семейный бизнес и криминальный район, заселённый такими же неудачниками, как Верхаены.