- Из-за войны, друзья, - вещал Хорёк, - рушатся дома, больницы и школы, дорожает нефть, сын идёт на отца, а брат - на брата, гибнут старики и дети. Тысячи семей остаются без крова, пищи и воды. Но если мы - все вместе - очень захотим, мы можем помочь этой беде. Пусть ваши мысли, как почтовые голуби, полетят к нашим братьям за океан и взмахами крыльев охладят их воинственный пыл. Пусть они расцветут лилиями и розами в стволах винтовок и оплетут вьюнами гусеницы танков. Превратят бомбы в безобидные хлопушки, а их смертоносную начинку - в конфетти. Друзья мои, давайте пошлем нашим братьям в Саудовской Аравии вибрацию мира.
Он слегка наклонил голову и сказал - обычным голосом:
- Посмотрите на океан.
Джереми повиновался. Ночная вода пугала и влекла. Он ни за что бы сейчас не вышел в океан на лодке, такая тёмная, глубокая сила была в его непрозрачности. Еще мгновение - и Джереми захватила водная стихия, надвинулась, залила костры, которые продолжали гореть и на дне, захлестнула небеса и смыла с них звёзды.
- Расслабьтесь, - точно с того света доносились слова Хорька. - Дышите глубоко и часто. Ещё чаще. Сильнее! Впустите в себя океан. Позвольте ему унести вас...
Джереми дышал под водой, втягивая её в себя короткими энергичными глотками. Его лёгкие слиплись от соли, а сознание барахталось среди звёзд и костров.
- Всё... работайте.
Фреттхен отошёл от воды и подсел к ближайшему костру.
Джереми закрыл глаза и соредоточился на помощи братьям из Саудовской Аравии. Он понятия не имел, как они выглядят и во что одеваются, но почему-то представлял их чернокожими, как Хайли, в белых просторных накидках, похожих на древнегреческие туники из учебника по истории. Вибрацию мира он вообразил не голубем, а чайкой - зато ослепительно белой, настолько белой, что оперенье её таяло в воздухе, точно сахар в чае. Она гудела, как радуга, так, что у арабских братьев тут же заболели головы и заурчало в животах - и никто уже не мог вспомнить, с кем и почему воевал. Джереми надеялся, что все сделал правильно, и теперь в далёкой заокеанской стране воцарятся мир и согласие.
Медитация - как это всегда бывало - закончилась внезапно, сильным и резким звуком, как будто Вселенная хлопнула в ладоши.
- Всем спасибо! - громко объявил Хорек. - Вы отлично поработали, молодцы! А теперь, друзья, музыку! Будем веселиться до утра!
Зазвучала лёгкая ритмичная мелодия.
Джереми вернулся, как будто издалека. И вот, он снова на ночном пляже, у горящего костра, а вокруг танцуют - поодиночке и парами. Вязкие танцы на песке, когда проваливаешься по щиколотку, и каждый шаг дается с трудом - но сколько вдохновения и грации в изгибах тела!
Большинство подростков и взрослых скинули обувь и остались босиком. Кроме, наверное, Вилины... Только где она? Где-то в огненной тьме и дыму, может быть, совсем близко, а может - далеко. Людей вокруг много, а пляж не зря назвается «длинным».
- Наш костёр - самый высокий, ага! - кричал Боб.
Танцующие задевали друг друга, натыкались на сидящих, иногда падали - и тогда получалась куча мала.
Хайли палкой ворошил дрова, уворачиваясь от летящих искр.
- Хорошо горит, - сказал Джереми, придвигаясь к огню. Жаром опалило лицо. Хотелось поболтать, все равно с кем - и всё равно о чём.
- Глянь, кто рядом с Хорьком, - Хайли обугленным концом палки указал на Фреттхена и на сухощавую фигуру возле него, в которой Джереми угадал профессора Верхаена. - Этот, как его... а мне казалось, что он уехал.
- Видимо, нет, - Джереми поднялся, отряхивая шорты. - Пойду, спрошу у Хорька, что с тем работником. Ну, я тебе рассказывал.
- Ага.
Профессор с Хорьком сидели с серьёзными лицами и тихо переговаривались. Джереми услышал, как Фреттхен сказал Верхаену:
- Когда-то эту работу выполняли религиозные общины, но в последние годы молитвы совсем перестали действовать. Наверное, потому, что истинно верующих почти не осталось.
Тихий ответ Верхаена наполовину развеял ветер:
- Зря вы про нефть... им не понять... на жалость надо давить... больные и голодные дети, старики, матери с мёртвыми младенцами на руках... работайте с образами ...больше крови...
- Да им всё равно, - оправдывался Фреттхен, - они же исполнители.
Джереми осторожно кашлянул, и оба психолога замолчали.
- А, дружок, это ты? - приветствовал его Хорёк. - Мы как раз хотели с тобой поговорить.
Верхаен благосклонно кивнул:
- Присаживайтесь, молодой человек. Очень кстати.
Джереми опустился на тёплый от костра песок.
В присутствии Верхаена он чувствовал себя неловко, скованно. Не то чтобы профессор ему не нравился или пугал его - но нечто странное было в том, как он держался и говорил. Даже в незамысловатой просьбе сесть у костра ощущалась какая-то двусмысленность. Он как будто знал о Джереми что-то такое, чего тот сам о себе не знал.