- Ну, что, - начал Хорёк и посмотрел в затянутое дымом небо, - чем-то ты последнее время расстроен, правда?
- Да, я хотел спросить... тот человек, что упал с крыши, работник... - Джереми сглотнул. - Что с ним стало? Он жив?
- Жив, - невозмутимо откликнулся Верхаен. - Он в больнице, завтра утром вернётся обратно.
- Ушиб и пара царапин, - охотно подхватил Фреттхен. - Повезло парню. Только ведь ты чем-то другим огорчён, не так ли, дружок? Ты еще утром был не в своей тарелке, когда встал. Нет?
Откуда он знает? Джереми молчал, раздумывая: сказать о Вилине? Не говорить о Вилине?
- С чего я это взял, да? Я психолог, дружок, - с нажимом произнес Фреттхен. - Моё дело - знать о вас всё. Ты со мной согласен?
- Вам нужно мое согласие?
Да что на него нашло сегодня? Джереми и сам не понимал. Стыдно - дерзить психологу, но куда деть это смутное раздражение, тошнотворную усталость, разочарование, тоску, наконец? Их не скрыть под напускной весёлостью. Всё равно проступят, будто сквозь майку - соль. Наверное, лучше уйти домой, в «детский городок», и завалиться в постель. Или побродить в одиночестве по рыбацкому пляжу, пока не наломал дров.
- Простите, - сказал он Хорьку. - Я не хотел. Меня утомила музыка.
- Вот оно как... - зрачки у профессора Верхаена острые, как два рыболовных крючка, душу цепляют и выворачивают. - Музыка, значит... Не любите её? А как насчёт свадебной? Не марш Мендельсона, а другая? Та-та-та-та... там-там... та-та-а-а... - напел он не очень музыкально, но точно.
Её и среди тысячи узнаешь - в любом исполнении - незабываемую, хрупкую, как вьюнок. Мелодия Вилина, идущая на цыпочках по многолюдной площади.
- Она прекрасна, - искренне ответил Джереми.
- Вот как, - задумчиво повторил Верхаен. - Эта вещица называется «Апрельский дождь», а сочинил её один бедный мальчик. Не в том виде, в каком она звучала на свадьбе, конечно, а только основную тему. Да-да, молодой человек. Мальчик из нищей семьи, у которого не было денег на уроки музыки и никакого другого инструмента, кроме губной гармошки.
Глава 6
Никогда ещё не было Роберту так плохо, как в первый день супружеской жизни.
Верзила-скульптор не любил людей. Всю свою любовь он тратил на мягкую, послушную глину. Мял её, как мнёт разгорячённый любовник тело чужой жены. Уносился душой так далеко, что забывал про всё на свете, пока под сильными, чуткими руками рождалась фигурка утонченного эльфа или загадочной русалки. Раскрашивал свои творения, напевая под нос незатейливые песенки, или же наоборот - напряженно сопел, высунув язык, выводя тончайшей кисточкой кукольные бровки и реснички.
В такие моменты он был по-настоящему счастлив. С людьми же, и, особенно, с девушками, Роберт чувствовал себя неуютно. Если к нему обращались, он терялся, краснел и не знал, куда девать огромные ладони.
Другое дело - медитации. Они давали возможность отрешиться от собственных страхов и слиться с коллективным бессознательным. Медитируя, он часто представлял себя невзрачным мотыльком. Из тех, что в изобилии сыплются по ночам откуда-то сверху и кружатся в желтой подсветке фонарей, сливаясь в единое, беззаботное сообщество. В нём все на одно лицо и никому нет дела до другого. Не надо потеть от напряжения под чьим-то пристальным взглядом, отвечая на глупые вопросы или поддерживая никчёмный разговор о погоде.
Вилина отличалась от всех прочих. С ней, единственной, он мог расслабиться и стать самим собой. Она не задавала лишних вопросов, не сверлила взглядом, говорила тихо, улыбалась мягко, а самое главное - с ней можно было просто молчать.
Сколько часов они провели вот так - молча. Любуясь на ленивые волны, подкрашенные розовым закатом. Разглядывая яркие языки пламени, которые с треском рвут чёрный шёлк ночи. Прогуливаясь по длинной застекленной галерее, где на постаментах или в золочёных рамах выставлены скульптуры и рисунки обитателей Эколы. Зачем лишние слова, когда и так всё ясно - на красоту надо смотреть не только глазами, но и душой.
Раньше он верил в непогрешимость психологических тестов и считал Вилину идеальной кандидатурой, а сейчас, вместе с чувством вины, мучился острым разочарованием.
- Ты ничего не ешь. Тебе не понравился мой омлет?
Вилина спокойна и как всегда - приветлива, полна собственного достоинства.
Роберт пошёл розовыми пятнами, и только открыл рот для оправданий, как необходимость в них отпала.
В окно забарабанили, а после показался острый нос Фреттхена и любопытный глаз, опушенный рыжими ресницами.