- Ну вот, с утра пораньше... покоя от них нет, - буркнул расстроенный супруг.
- Что? - оглянулась Вилина.
- Ничего. Это я так. Сам с собой.
Она уже не слушала - здоровалась с Хорьком, приглашала его в дом.
Психолог без лишних церемоний проследовал на кухню, торжественно неся впереди себя огромную шляпную коробку с розовым бантом в красных сердечках.
С гордостью водрузил ношу на стол, развязал ленту, снял крышку, и Вилина тихо ахнула от восторга.
Никакой шляпы, в коробке, разумеется, не оказалось. Взорам новобрачных предстал торт удивительной красоты, которую уж кто-кто, а молодые скульпторы смогли оценить в полной мере.
Торт являл собой сцену вчерашней свадьбы. Шоколадные фигурки, выполненные в мельчайших подробностях, теснились вокруг пары из белоснежного фарфора, покрытого золотом и глазурью. Над женихом и невестой сияла мармеладно-желатиновая радуга, обсыпанная сверкающей сахарной пудрой. Композиция покоилась на пышных коржах, сформированных в виде скал. По ним взбирались кремовые побеги винограда и плетистых роз. Все это великолепие тонуло в сливочной пене океана, в которой поблёскивали крохотные марципановые кораблики.
Фреттхен ловко выдернул из торта фарфоровые фигурки и вручил игрушечную невесту Роберту, а жениха - Вилине.
- Пусть они станут вашей семейной реликвией и принесут вам удачу! Я покрыл их настоящим золотом.
- Вы? Сами?
- О, да! - Хорёк важно поднял рыжие брови. - Я сам изготовил и торт, и фигурки.
- Столько мастерства! Это настоящее искусство! - не скупилась на комплименты Вилина, разглядывая миниатюрные шоколадные лица, пористые утёсы из теста, лепестки роз и завитки волн.
Роберт посмотрел на торт и почувствовал во рту не сладость, а странную горечь и металлический привкус.
Чёртова радуга! На секунду ноги свело судорогой, как в тот момент, как они с Вилиной оказались под этой сияющей чертовщиной.
Воспоминания замелькали осколками калейдоскопа, складываясь в картинки, от которых заныла голова, заложило уши и пересохло во рту.
Сборы в детском корпусе. Сальные шуточки и напутствия приятелей. Они кололи молчаливого Роберта, как колют быка пики тореадора.
Встреча с бледной от нервного напряжения Вилиной в кабинете у Фреттхена. Бокалы с шампанским и «таблетки счастья». Две янтарных капли в прозрачных, мягких оболочках.
Шумная толпа несёт Вилину с Робертом к центральной площади. Музыкальная какофония стихает и под нежную мелодию, сладкую, будто кремовая лоза на торте, они вступают под радугу. Тело корчится в судороге, сознание проваливается в оранжевый туман. Кажется, будто открывается будущее - он видит Вилину в разном возрасте, но неизменно прекрасной. Меняются декорации, взрослеют их дети.
Костры на берегу, горящий хворост стреляет искрами в небо. От огненных вспышек болят глаза. А может, это вспышки салюта? Губы Вилины близко-близко. Их вкус. Ноги вязнут в песке. Пляж тянется бесконечно. Дверь, прихожая, лестница на второй этаж - в спальню.
Ступенька за ступенькой - никак не кончается. Он мнёт маленькую грудь жены, мнет как глину. Жадно впивается губами. Она кричит от желания. А он уже не кричит, он рычит по-звериному. И в конце - светлые глаза с огромными зрачками. И шок - это не желание, она кричит от боли. Он сделал ей больно.
Он, который славился своим добродушием на всю Эколу и ни разу в жизни никого не обидел, заставил кричать от боли хрупкую Вилину. Её губы искусаны в кровь, а глаза - мокрые от слёз.
Но страшнее всего то, что она улыбается. Сквозь слёзы, сквозь кровь. Быть может, это улыбка презрения? Должно быть, она его теперь ненавидит.
- А ты что скажешь, дружок? Как тебе подарок?
Приторный голос Фреттхена вернул к действительности. Оранжевый туман обратился в апельсиновый сок, на который Роберт смотрел, ничего не видя, сжимая в кулаке фарфоровую фигурку невесты.
Сухой хруст, резкая боль. Он раскрыл ладонь - тонкий фарфор раскололся на две части.
- Боже, что я наделал! Простите! Простите меня, Марк. Прости, Вилина. Я не хотел, я задумался и слишком сильно... что же теперь будет?!
- Успокойся, дружок, не надо так нервничать, ничего не будет. Мы её склеим, и она станет как новая!
Фреттхен говорил убежденно, но лицо его выдавало беспокойство. Рыжие ресницы захлопали часто-часто, и Хорёк засеменил к окну. Кинул пристальный взгляд на градусник и сверил его показания с экраном айфона.
- Ну что ты, не расстраивайся так, - тихо шепнула Вилина.
Её ладонь - легкая и прохладная. Прикоснулась к щеке и принесла облегчение. Нет, жена не испытывает к нему ненависти. Он всё нафантазировал. Тех, кого ненавидят, не гладят по лицу и не утешают.