- Кажется, да. Ещё сегодня утром я думал по-другому. Но сейчас, кажется, да.
- Что-то не так? - Фреттхен напряжённо вытянул шею, обращаясь в слух.
- Мне неудобно об этом говорить...
- Не стесняйся, дружок. Я здесь, чтобы помочь.
- Мне показалось... будто вчера я сделал ей больно. И она меня возненавидела.
- Ну, мой дорогой, вы же проходили анатомию в школе. Первый раз может быть болезненным, это нормально. Абсолютно нормально, - нараспев декларировал психолог.
- Нет, я о другом. Я, кажется, не рассчитал силы. Иногда я бываю так груб... как с этой несчастной фарфоровой фигуркой.
Толстые губы печально оттопырились, и энтузиазм Хорька возрос так, что он залился соловьём:
- Не надо переживать, Роберт. Я скажу тебе по секрету, только между нами! Тебе я доверяю, как никому другому. Радуга имеет некоторые побочные действия. Кроме эффекта соединения тонких тел новобрачных, слияния их, так сказать, в одно целое, она вызывает настолько сильную эйфорию, что человек теряет над собой контроль. Понимаешь? Ну как бы опьянение. Не совсем адекватное восприятие реальности. Но не бойся, оно идет только в плюс, а никак не в минус. Тебе же было хорошо, ведь так? Да? - верещал Фреттхен, не давая Роберту опомниться.
- Да, - подумав, признал он.
- Ну вот! И ей тоже. Я гарантирую. Мы провели сотни исследований. Ты слишком мнителен мой друг!
- Пожалуй, - со вздохом облегчения согласился молодожён.
- Не печалься, наслаждайся, мы освобождаем вас с Вилиной от медитаций на целых три дня, - ворковал Хорёк, открывая дверь дома, и пропуская неуклюжего гиганта вперед.
- О, так я могу целыми днями возиться в студии!
- Да, конечно, мой друг, конечно, но не забывай о молодой жене. Вилина, дорогая, я зашёл попрощаться, - обратился он к хозяйке, встретившей их в прихожей. - Мы освободили вас от медитаций, я уже рассказал Роберту. Так что вы можете осваивать дом и сад, и мастерскую не торопясь и без помех.
- Правда? Как чудесно!
Роберт обнял жену, Хорёк попрощался с молодой парой и - в мгновение ока - испарился.
Глава 7
Урок только начался, а казалось, что тянется он бесконечно.
Господин Вилль долго листал классный журнал, потом так же долго копался в учебнике, то снимая, то надевая очки. Протирал их тряпочкой, украдкой посматривая на часы. Все понимали, что учитель тянет время.
Наконец, полный, благообразный, похожий на постаревшего херувима математик отыскал нужный параграф и встал из-за стола.
- Кто хочет рассказать нам о формулах сокращённого умножения? - спросил он, шаря близоруким взглядом поверх склоненных голов. - Никто? Ну, хорошо...
Он неторопливо подошел к доске, переваливаясь на толстых ногах, и, вооружившись куском мела, принялся покрывать её бесконечными строчками букв и цифр.
Джереми полулежал на парте и вспоминал мелодию-Вилину. «Апрельский дождь» - да, конечно, именно так эта мелодия и должна называться, и как он раньше не понял. Серебряные капли стучат по карнизу. Нежное, ломкое стаккато. Он попытался напеть про себя, но отвлекала музыка, проникающая даже сквозь закрытое окно. Надеть бы наушники - но на уроке нельзя.
Изображая задумчивость, Джереми обхватил руками голову и, незаметно, под волосами, заткнул уши указательными пальцами. Как там было? Вот оно, на языке, пощипывает. «Та-та-та-та... там-там...» Капли - по лужам, звонкие и рассыпчатые, по крышам - гулкие, по молодой апрельской листве - вкрадчивые, мягкие, как шаги по песку. Господин Вилль обернулся и ткнул указкой в его сторону. Джереми со вздохом вынул пальцы из ушей.
- Оранжевый лес, - как заведенное, трещало радио - и что ему неймется? -
Оранжевый лес вокруг.
Не ищи меня,
не зови меня,
Мой разум спит,
Покуда хранит
нас оранжевый лес.
Ну, как можно учиться в такой обстановке? Да и чему учиться?
За окном покачивались на ветру пушистые цветы акации.
Джереми смотрел на затейливый узор из букв и цифр, и думал о том, как надоело ему из месяца в месяц жевать одну и ту же безвкусную жвачку. Формулы сокращённого умножения уже завязли в зубах. Учителя в Эколе ориентировались на самого «медленного» ученика или, попросту говоря, на самого тупого. «Чтобы у каждого был шанс получить знания».
Звучит красиво, но что же делать, если у самого «медленного» - а именно, у Торопыги Боба - ничего, ну, абсолютно ничего не укладывалось в голове? Он мог часами заучивать правило и даже повторить его с пятого на десятое, а на следующий день смотреть на него так, будто видел первый раз в жизни. Всего за одну ночь его сознание становилось девственно-чистым. «Мозги, будто решето», - виновато пожимал он плечами.