- Короче, рассчитываю на вас, - сказал, улыбаясь, Джереми.
- Да все будет, как надо. Не дрейфь, - заверил Хайли, пожимая ему руку на прощанье.
И оказался прав - всё прошло, как по маслу. Молодой учитель живописи Хендрик Рой недолюбливал единственного в классе темнокожего ученика - и, пытаясь скрыть эту некорректную антипатию, частенько позволял ему больше, чем другим. Он с напускным интересом выслушал Хайли, взглянул на пару эскизов, на которых герои будущего комикса толпились на школьном дворе, играли в мяч или сидели в медитативных позах - и самолично отксерил и вручил ребятам каллиграфические художества Боба.
- А можно мне раздать анкету в других классах? - спросил Хайли.
- Конечно, иди. Чем больше материала - тем лучше. Молодец, отличная задумка, - похвалил Хендрик Рой и, слащаво улыбаясь, расписался в обходном листе проекта.
Остальное уже было делом техники - Боб стоял в коридоре, отслеживая возможное появление Хорька, а Хайли раздавал анкеты. А после занятий они таким же путём эти анкеты собрали.
Осталось дождаться Джереми, а потом, занавесив градусник старой майкой, посчитать результат. И что потом? А ну как повернётся тяжелый маховик, и жернова закрутятся, и пойдут перемалывать всё подряд, и дурное, и хорошее, и правое, и неправое, и ничто не останется таким, как прежде.
Хайли мялся, перекладывал из руки в руку папку с анкетами, скрученную в рулон, и медлил перед входом в детский корпус.
А может, просто взять и выкинуть опросники, и сказать друзьям, что ничего не получилось? Разве плохо им живется в Эколе? Разве они, все вместе, не делают общее дело? Зачем что-то менять?
Он стоял под двумя фонарями - маленьким и большим. Большой - уличный - сиял ровно и сильно, монохромным оранжевым светом, в котором и плитка под ногами, и трава, и голубая тенниска Хайли, и его пальцы выглядели мёртвенно-серыми. Этот яркий, уверенный в себе фонарь, казалось, похищал краски у окружающих предметов. Маленький горел у подъезда - слабой, теплой белизной. Он трепетал и жался, как пламя свечи на ветру, способный рассеять тьму, но не вездесущий оранжевый свет.
Раздумья вдруг оттеснила мысль, куда менее насущная. Хайли задумался - какое значение имеет маленький фонарь в свете большого? Сиротливый, жалкий в своей бесполезности - если бы он погас, никто бы, наверное, и не заметил. Что мог он привнести в мир? Но вокруг молочно-белого плафона вилось облачко мошкары и одинокая бабочка стучала мохнатыми крыльями в стекло. Он был им нужен, маленький фонарь. Они его любили.
Глава 17
«Это просто безобразие!»
Привычка круглыми сутками следить за эмоциональными показателями воспитанников вышла Фреттхену боком. Очередное сновидение спугнул сигнал айфона. На экране угрожающе расплывалось красное пятно - кривая душевного состояния Хайли Фэррела сползла за нулевую отметку и достигла критической точки.
«Нет, это никуда не годится!»
Психолог нашарил в потёмках халат и, плотно в него закутавшись, двинулся на кухню. Всё равно уснуть уже не получится - так хоть побаловать себя ранним завтраком.
«Уморят они меня, ей богу - уморят», - причитал Фреттхен, осторожно спускаясь по невидимым ступенькам.
Щёлкнул выключатель, Хорёк заморгал, повёл острым носом, словно оправдывая свою кличку, и, шаркая разношенными кожаными шлепанцами, направился к холодильнику.
«Та-а-ак, что тут у нас?»
Кто-то способен бесконечно любоваться на огонь, кто-то - на воду, а Марк Фреттхен - на содержимое своего любимца шарпа. В белоснежных чертогах покоились упаковки с сырами твердыми и мягкими, с плесенью и без, с чесноком, халапино, ягодами и фруктами. Их теснили плотные сосиски, розовая ветчина и нежный окорок под копчёной корочкой. Соленья и маринады, джемы, молоко и сливки, фрукты и овощи - чего только не скрывалось за волшебной дверцей.
«Идите ко мне, мои хорошие», - ласково, словно цыплятам, прошептал он крупным, отборным яйцам. Осторожно снял с полки прозрачную ячейку и водрузил её на гранитную столешницу.
Не прошло и получаса, как на сковороде зашипели волнистые лепестки бекона, в миске пышной пеной вздыбился омлет, а по деревянной дощечке бойко застучал нож, превращая крепкие шампиньоны и ароматный перец в аккуратные ломтики. Тостер выстрелил поджаристыми кусочками хлеба - они тут же покрылись тающим чесночным маслом. В широкую глиняную кружку с черным кофе полились густые сливки. Хорёк неторопливо потягивал напиток, тая от блаженства и предвкушая ранний пир.
Однако не успел он проглотить кусок истекающего сыром омлета, как в кармане халата снова раздался тревожный сигнал айфона.
«Ну что ещё!» - драматически застонал Фреттхен, с сожалением выпуская из рук вилку и вытаскивая на свет божий экран с оповещением. - «Хатчинсоны? Опять?! Что им не живётся? Не понимаю! Молодые, здоровые, красивые - особенно Вилина красивая, да. Ну что ещё надо этому верзиле Роберту?»