Всё, что воспитанники Эколы запомнили из детства, укладывалось в четыре паттерна. «Красный камешек», «гнезда чаек» - об этом чаще писали мальчики. Только одна девчонка рассказала об «алом сердечке», лодке и медузе на берегу, а две малявки из младших классов умилились писклявым чайкиным птенцам. Другие девочки вязали кукол, обязательно пришивая им вместо глаз пуговки с огоньком внутри - Бог весть, что это значило, Джереми не разбирался ни в пуговицах, ни в куклах - или поливали в саду цветы, играли в тяни-толкай и праздновали собственный день рождения. Разноцветные ленты, торт с пятью свечами... Почему именно с пятью, не больше и не меньше? Ведь дни рождения отмечаются ежегодно - и любой мог врезаться в память. Бессмысленный вопрос. Потому, что разработчикам искусственной памяти не хватило фантазии дать каждому что-то своё, индивидуальное. А может, все обстояло проще и упиралось в финансирование? Может это попытка снизить расходы?
- Не пойму, о чём они думали? - удивлялся Хайли, почесывая нос колпачком шариковой ручки. - Если до правды так легко докопаться, то кто-нибудь обязательно докопается. Разве нет?
- Может, им было всё равно, - Джереми сидел с ногами на кровати и бессмысленно перекладывал с места на место листки. На всех - чьи-то размышления, симпатии, мечты, дружба... и прошлое, сведенное к четырём стандартным сценариям. Живые цветы, выросшие на синтетической почве. - Вот мы докопались, ну, и что? Что мы сделаем? Пойдем к Хорьку и потребуем назад наши воспоминания?
- Почему бы и нет?
- И знаешь, куда он нас пошлёт?
- Нас, может, и пошлет. А если все придут? Вся Экола?
Джереми невесело усмехнулся.
- С какой это стати? Ведь они ничего не знают. Кто им расскажет - ты?
- Мы, - уверенно сказал Хайли. - Я, ты, Боб... Правда, Боб?
- Угу, - промычал тот, не поднимая головы. Сгорбившись над раскладным столиком и подперев языком щеку, он обводил график цветными фломастерами и над каждой линией чёткими, круглыми буквами выписывал название схемы. Красным - «алое сердечко», желтым - «чайки», синим - «вязаные куклы», зелёным - «день рождения». Получилось красиво и наглядно. Настоящая радуга.
Радуга... Джереми передернуло.
- Ну, хорошо, - он швырнул анкеты на подушку и встал. - И как мы это провернём?
- Толкнём речь в столовой? - предложил Хайли.
- Не выйдет, учителей много. И Хорёк там всегда ошивается.
- Ну, не всегда. А если доклад? Как буду представлять «Эколу в картинках», так всё и выложу!
- Тебе ещё картинки рисовать, - вздохнул Джереми. - Нет, уж лучше в столовой, чтобы как можно больше ребят услышало, а не один класс. А может, на «длинном»? После медитации? Вы с Бобом отвлечёте Хорька и этого чёртова профессора Верхаена, а я тем временем... Не знаю, - оборвал он сам себя, - надо обдумать как следует. Если с первого раза не получится, второго может не быть - вы это понимаете, парни?
- Ага, - кивнул Хайли. - Только на «длинном» акустика плохая. Хорьку-то что, он с рупором.
- Ничего, я и без рупора справлюсь. Зато там музыка не так громко орёт.
- Музыка... музыка во время медитации, - медленно проговорил Хайли.
- Что?
- Ничего.
Они так ни до чего не додумались в ту ночь, а сейчас стояли перед огромным тихим зданием, в дымчатой темноте, нарушаемой только вспышками зарниц - серовато-жёлтых молний на пепельном небе. Мёртвый, заброшенный уголок, и не скажешь, что рядом, буквально в двух шагах - ярко освещённая, полная жизни Экола.
Они как будто перенеслись в другое измерение или на другую планету, а может, просто взглянули на тот же самый мир, но с изнанки?
- Это какой-то технический корпус, - Хайли нервно кашлянул. - Если тут и есть генератор, то ночью он выключен. Пошли отсюда, Дже. Никакой радуги мы не увидим.
- Погоди...
Джереми прищурившись, всматривался в блики и тени на поверхности стёкол.
- Да пошли, нет тут никого, - повторил Хайли, от нетерпения повысив голос. Боб осмелел, сложил рупором ладони и крикнул:
- Эй! Есть-тут-кто-ни-будь-жи-во-о-о-ой!
- Заткнись, дурья башка! - зашикали на него друзья, но было поздно.