И - всё. Больше в огромном здании никого не было. Пустые палаты, лаборатории, технические помещения, кухня с полными шкафами стаканов и тарелок, высокие штабеля ящиков, тележки, зачехленные кровати и кресла... и коридоры... коридоры и лестницы... лестницы и коридоры. Темнота, или полумрак, или мутный электрический свет. Правда, существовала в больнице ещё одна дверь, высокая - от пола первого этажа до потолка второго - металлическая, через которую Джереми не удавалось пройти. Она как будто отпружинивала его фантом, отбрасывала назад, точно ракетка - теннисный мячик. Иногда за ней что-то металось, скрежетало и сверкало сквозь металл, как бенгальский огонь - сквозь бумагу.
Сначала Джереми думал - насколько он вообще мог думать - что это сны. Ведь не бывает такого, чтобы душа гуляла отдельно от тела. Вот только - в отличие от обыкновенного сна - он ни разу не сумел проснуться во время прогулки. Ему обязательно нужно было преодолеть обратный путь до палаты, приблизиться к койке и увидеть своё тело. Он не надевал его, как перчатку, и не забирался в него, но что-то как будто мигало в голове - а потом сразу наступал рассвет.
Открывалась дверь, и входила медсестра со шприцом. Всё повторялось. Укол, бессилие, удушье.
- ...Хатчинсон...
Джереми вздрогнул, услышав фамилию Вилины. Из ординаторской доносились голоса молодого врача, которого он не знал по имени, и доктора Корка.
- Депрессия? Ерунда! И что ты предлагаешь? Отменить ей редомицин?
Фантом Джереми осторожно просочился внутрь и замер в углу, за спиной доктора Корка и его коллеги.
Врачи сидели за столом, плечом к плечу, уткнувшись в экран монитора.
- Таблетки счастья, - фальцет молодого врача звучал насмешливо. - С чего бы там взяться деперессии?
- Таблетки любви, - сухо поправил его Корк. - Отменять не будем, мы должны собрать данные по всем участникам эксперимента. Сама виновата - принимала бы, как назначено, и была бы ей и любовь, и счастье, и мультиоргазмы. Скачок от эйфории к депрессии при потере допинга дело вполне обычное.
Он причмокнул и громко сглотнул - отхлебнул, видимо, кофе.
- И Дэвидсон не отменим? - молодой врач отвернулся от экрана, скрипнул стулом. - Как ты делал эту таблицу?
- Обычно, экселем... Дэвидсон? А что с ней?
- Беременна.
- Ну, и?
- Так редомицин, он же мутогенный. И канцерогенный, кстати.
- Это не доказано.
- Ну, конечно!
- Да. Один-два случая статистически незначимы. Так что не нуди - продолжаем тестировать лекарство. Заодно посмотрим, как оно на плод подействует. А, может, у неё сразу хилер народится, без всяких медитаций на дополнительном откармливании лёгкими наркотиками.
Джереми плохо понимал, о чём говорят врачи, но его охватил страх: Вилине угрожает опасность! «Таблетки любви» - с ними что-то не так.
- Ты, правда, веришь, что все эти медитации дают плоды?
- Ну, эксперименту не так уж много времени, чтобы я уверовал, но вообще, результаты обнадёживают, я слышал. Пока что всё крутится вокруг горячих точек. Но это для разминки. Спонсоры от нас ждут большего - нейтрализации физических объектов.
- Каких?
- Самых разных - от раковых опухолей до летящих навстречу Земле астероидов. Если бы у тебя были такие бабки, ты бы тоже искал способ пожить подольше.
Как-то перед отбоем в палату заглянул профессор Верхаен. Стремительный, поджарый и как будто помолодевший за последние дни, он решительно шагнул к койке и склонился над ней. Довольная улыбка скользнула по его губам при виде обессиленного, худого, дурно пахнущего тела, страдальческой гримасы на лице, судорожно скрюченных пальцев, скребущих одеяло... Но в теле никого не было. Джереми только что получил укол - и разделился. Он стоял тут же, у кровати, переживая унижение, и с ненавистью смотрел на Верхаена.