Но, как ни прекрасно профессор владел собой, одно веко у него дергалось, а старчески-пятнистые пальцы судорожно переплелись поверх закрытой картонной папки с надписью «Happy Birds».
По левую руку от него жался за столом Хорек, а вдоль стены выстроились - кто, мрачно кусая губы, кто с повинно склонённой головой, кто с глупой улыбкой, а кто и со слезами на глазах - Джереми, Хайли, Боб и Вилина.
- Правду говорят, - с нажимом произнес Верхаен, - не делай людям добра - не получишь зла. Вы, все четверо - великолепное этому подтверждение.
- Лабораторные крысы мы, а не поросята, - буркнул Джереми, не поднимая взгляда. - За что нам быть благодарными? За то, что превратили нас в марионеток... - он, хоть и смотрел по-прежнему в пол, заговорил дерзко, - ...украли память, осчастливили насильно, хотя мы об этом не просили?
- Что ты там бормочешь себе под нос? Давай, говори смелее. Теперь - можно. Маскарад окончен. Не просили, стало быть? Ты в этом уверен? Как ты можешь утверждать, что у вас украли память, когда ты не помнишь ни того, как именно с ней расстался, ни что это была за память? Ты хотя бы представляешь себе, от чего избавился?
Джереми неуверенно пожал плечами. Представлял ли он? Вряд ли. Смутные картинки теснились в подсознании, из снов проникали в явь. Черные и седые пряди, зажатые в его детском кулачке. Он - символически отделяющий боль от жизни, старость от молодости. Большая картонная коробка. Ванна, полная темной воды. Удушье и страх.
Что они означали, эти сценки из его прошлой жизни? Какую ценность имели?
В словах профессора звучала издёвка. Он-то знал, о чём забыл Джереми.
- А ты с ним согласен, так? - Верхаен повернулся к Хайли, который понуро стоял у стены, сунув, по привычке, руки в карманы. - Согласен с тем, что говорит этот глупец? Не ты ли, парень, три года назад ползал передо мной на коленях, умоляя избавить тебя от мучительных воспоминаний? Не помнишь? - его костлявый указательный палец, казалось, норовил вонзиться Хайли в грудь. - Конечно, ведь мы всё стерли. После того, как над тобой надругался отчим, ты дважды пытался покончить с собой. Первый раз - спрыгнул с балкона и сломал руку, а второй - хотел повеситься на отопительной трубе. Счастье, что она насквозь прогнила и обвалилась.
- Я... не помню, - помертвев лицом, прошептал Хайли.
В разговор вмешался Хорёк.
- Почти у каждого разума, друзья мои, внутри есть печальная запретная территория, которую личность, чтобы выжить, обносит высоким забором. Воспоминания о травме, которые невозможно ни переработать, ни интегрировать в собственную психику. Сознание изолирует их, делает недоступными, а мы только помогли этому процессу.
- Ты, - повернулся Верхаен к Джереми, - всё своё детство провёл рядом с матерью, больной шизофренией. Счастье, что остался жив, по твоим словам, она несколько раз пыталась от тебя избавиться. А когда её не стало - очутился на улице, жил подаянием. Когда тебя привезли в Эколу, ты весил двадцать пять килограммов, как восьмилетний мальчик. Помнишь, как играл на губной гармошке у здания торгового центра? Не отвечай, вопрос риторический.
Джереми скрипнул зубами - и зажмурился так крепко, что перед глазами вспыхнули разноцветные искры. В какую-то долю секунды ему показалось, что он помнит. Уличный шум, коробка на асфальте, яркие зеркала витрин... онемелые, кровоточащие губы... текущая мимо гладкая толпа людей. И над всем этим - лёгкая, лучистая, узнаваемая - порхала мелодия. Грусть и нежность, восторг и отчаяние переплелись в ней.
Еще через секунду он сморгнул видение, как слезу. Оно развеялось, словно дурман, словно ядовитый папиросный дым, оставив после себя тягостное недоумение и чувство бесприютности, обиды на весь мир - прекрасный для других, но жестокий к нему. Вот что ощущал тогда Джереми, вот от какой несправедливости укрылся три года назад в Эколе.
Захваченный не то воспоминаниями, не то игрой воображения, растерянный и смущённый, он отвлекся и прослушал то, что Гельмут Верхаен говорил Бобу.
- ...ты, жертва кибермоббинга! Помнишь, как над тобой измывались в чатах? Да-да, здесь ты не знаешь, что такое интернет, мы скрыли это от вас, а тогда он был для тебя пыткой. Посмешище всей школы... Ты помнишь, каково это, быть морально опущенным, боксёрской грушей, изгоем, которого пинают все, кому не лень. А как ты травился таблетками? Как тебя вытаскивали с того света?
Джереми искоса глянул на Боба - тот уже не улыбался, а опустив голову, кусал губы, и тяжело, с присвистом дышал.
- Я спас вас от кошмара, и вот что получил в награду. Чёрную неблагодарность! - горько сказал Верхаен. - Вот уж правда, леопарда не перекрасишь, а что сгнило - так и останется гнилым. Да, мы ошиблись. Нам следовало пригласить в проект не какую-то шваль, а парней и девушек из приличных семей. Вот так-то.