– Мадди!
– Я здесь, хозяин, – откликнулся джинн и затем шепотом поинтересовался: – Что там с оружием?
– Не знаю, что задумал этот болван, – сказал кто-то мужским голосом, – но если хоть волос упадет с головы мальчика, то ему не поздоровится, я такое тут устрою!
Мадди затаил дыхание.
– Нет, Хэнк! – закричал Теодор что было силы.
– Хэнк, ну пожалуйста, – вступилась и женщина, – не думаю, что Теодору угрожает какая-то опасность..
– Да смотрите. – Мадди поднял руки еще выше. – Вы видите? Я совсем не сопротивляюсь.
Тут Мадди услышал, как кто-то сделал шаг вперед. Он совсем дышать перестал, даже глаза закрыл, хотя это и было бесполезно.
Ничего не было слышно.
После продолжительного молчания мужчина наконец поинтересовался:
– Что, черт возьми, происходит? Кто ты такой?
– Я – джинн! – Мадди завопил так горделиво, что в кальяне даже тесно стало от раскатов его голоса.
– В таком случае я – Аладдин.
– Хэнк, – просительно сказала женщина.
– Он – джинн, – упрямо повторил Теодор. – Он знаком с Санта-Клаусом, вот!
Мадди чуть не застонал вслух. Это был сильный аргумент. Ничего не скажешь. Теперь-то они сразу поверят. Если бы не кальян, он схватился бы руками за голову! Но, кроме всего прочего, он еше боялся опустить руки.
– Он – джинн. – Казалось, Теодор готов заплакать. – Я знаю, что джинн. Он позволил мне загадать три желания за то, что я выпустил его из бутылки. – Мальчик все-таки не выдержал и заплакал.
– Теодор, ну что ты, – спокойно попыталась утешить его женщина.
– Да! Да! Скажи им, Мадди, – закричал Теодор что было сил, – скажи им, кто ты!
– Я – Мухдула Али, фиолетовый джинн славной Персии... – Мадди склонился в низком поклоне и тут же об этом горько пожалел.
Он упал ничком, и кальян приземлился с ужасным стуком.
«Хоть бы Аллах проклял этот предмет». Мадди лежал, распластавшись на земле, его лицо было разбито о медную неровную внутреннюю поверхность кальяна. «Да это хуже, чем скачки на пьяных верблюдах». Его голос звучал так, как будто ему прищемили нос.
– Теодор, отойди. – Тон голоса женщины стал просительным. – Хэнк, пожалуйста...
– Я совершенно безобидный, – быстро заговорил Мадди. – Не надо ножей! Только не ножи!
Гулкое эхо целую минуту предлагало ему обойтись без ножей, а он лежал и стонал. Затем последовало молчание, длившееся, казалось, целую вечность.
– Мадди? Ты в порядке? – робко спросил Теодор.
– Да, господин. У меня просто возникли некоторые трудности. – Потом он, поколебавшись немного, спросил: – А как там старина Хэнк? Он все еще здесь?
– Старина Хэнк и его верный друг кинжал здесь. Можешь не сомневаться.
Мадди вздохнул и попытался опять защитить себя.
– Я не собираюсь никому делать зла. Просто хочу попытаться подняться. Хорошо? Договорились?
Хэнк молчал, и Мадди показалось, что прошли чуть ли не часы, хотя на самом деле миновало несколько секунд.
– Ладно, только делай все потихоньку, помедленнее.
Мадди встал на колени, но тяжелый кальян не давал ему оторвать голову от земли. Он схватил его за ручки и со стоном выпрямился. Теодор спросил:
– Что это такое у тебя на голове?
– Это кальян, мой господин, и я никак не могу его снять.
Мадди потянул для наглядности кальян вверх так сильно, как только смог, но боль помешала ему, и он вынужден был остановиться.
– Тебе больно?
Мадди кивнул – какой глупец! И ударился лбом о кальян дважды. Не успев ничего понять, он опять растянулся на земле, на сей раз упав на спину. Мириады звезд вспыхивали и гасли у него перед глазами. Немного придя в себя, он ответил как можно сдержаннее:
– Жутко неприятно в нем падать, вот что можно сказать без обиняков.
Опять повисла напряженная тишина, и Мадди забеспокоился, где там Хэнк и его нож.
– Я хочу... – неожиданно закричал Теодор, – хочу, чтобы кальян исчез с головы Мадди!
Не успел никто и глазом моргнуть, как бронзовая (медная?) штуковина растаяла в фиолетовом дыму, как будто ее и не было.
Хэнк пристально разглядывал человека, лежащего у его ног. Это был какой-то умалишенный в дурацких штанах, да еще с сережками! Этот болван лежал и разглядывал всех по очереди, потом помахал руками, видимо, приветствуя, и сказал:
– Здрассьте, ребята!
– Не двигайся, – предупредил его Хэнк, придвинувшись поближе с неторопливостью человека, который познал тактику уличной борьбы лет тридцать назад.
Человек посмотрел на Хэнка, потом на лезвие кинжала в его руке, сверкавшее в лучах солнца, и задрожал так сильно, что золотые кольца в его ушах стали мелодично позвякивать, глаза округлились и наполнились страхом.
Он был очень смуглым, с основательным носом, густыми бровями, темными глазами. Острый подбородок оканчивался маленькой козлиной бородкой, такой же черной, как и волосы, торчавшие в разные стороны, как верхушки ананасов. Для мужчины у него безобразно выпирал живот, что было особенно заметно, когда он лежал. Одет он был в разноцветный балахон с блестками и немыслимые бочкообразные фиолетовые штаны. Хэнк даже не предполагал, что существа мужского рода могут просто подумать о такой одежде без тошноты, не то что напялить на себя. Хэнк опустил глаза и с отвращением отметил, что туфли на этом болване были яркого сине-зеленого цвета, как бабское вечернее платье. Он почти застонал, когда разглядел, что носки у этих, с позволения сказать, туфель загибаются вверх и украшены бубенчиками, похожими на этакие медные ягодки, качающиеся на ветру. Потом взгляд Хэнка упал на запястья незнакомца. Даже невооруженным, но натренированным глазом он сразу определил, что широкие браслеты сделаны из червонного золота. Если продать такую штучку кому надо в одной из европейских столиц, то можно жить безбедно несколько месяцев. На широкую ногу. Наконец Хэнк посмотрел в упор на джинна. Его темные глаза были широко распахнуты и с опаской следили за каждым движением противника. Лицо и щеки джинна покраснели от усердия. Он затаил дыхание и ждал.
– Вставай, – жестом показал ему Хэнк, недвусмысленно помогая словам кинжалом.
Болван вскочил на ноги так быстро, что даже колокольчики на туфлях не успели звякнуть. Он был гладкий, как орех, и вроде бы безобидный, а может, такое впечатление создавалось потому, что уж больно его трясло, украшения в ушах и мишура на жилете аж брякали. Трудно было представить, чтобы от этого субъекта, одетого в костюм исполнителя танца живота, могла исходить какая-нибудь угроза.
Хэнк бросил взгляд на Смитти. Она сидела на камнях, лицо ее было слегка бледным. Он повернулся и жестко спросил:
– Так, ну колись, в какие игры ты тут играешь?
– Шахматы? Бадминтон? Бейсбол?
Хэнк подошел поближе.
– Прекрати! Не прикидывайся дураком! Кто ты такой? Фокусник? Циркач? Кто?
– Я сказал правду. Я – джинн.
– А я ответил тебе, что в таком случае я – Синдбад-Мореход.
– Вообще-то если быть точным, то ты сказал, что ты – Аладдин.
Не долго думая Хэнк приставил ему к горлу лезвие кинжала.
– Синдбад, Синдбад, как я, презренный невежда мог перепутать, да-да, теперь я вспомнил, все вспомнил. Именно так вы говорили. Я ослышался, – в испуге затараторило чучело.
– Не делай ему больно! Пожалуйста, Хэнк! – Теодор снова заплакал, подбежал и схватил его за рукав.
– Отойди назад, парень.
– Мадди не сделает мне ничего плохого. Он – джинн, и он выполнит три моих желания.
– Не говори глупостей, парень, какие еще джинны? Их нет. Они не существуют.
– Хэнк! – Смитти окликнула его мягко, но решительно, видимо, хотела привлечь его внимание и, когда он обернулся, бросила выразительный взгляд на Теодора и нахмурилась.
– Черт возьми, Смитти, ты знаешь, и я прекрасно знаю, что ничего этого не может быть. Почему бы и ему не узнать, что это правда?