Эппельбаум словно уменьшился в размерах. В глазах его мелькала неприкрытая злоба.
– Вы что же, считаете, что смогли прижать меня? – осведомился он. – Но это не так. И, как вы изволили выразиться, мы оба это знаем. Не хотите подписывать согласие на усыновление? Не надо. В положенный срок выписывайтесь домой, забирайте ребенка и платите по счетам. Я скажу, чтобы подготовили расчет. А во всех остальных случаях я тоже чист. У клиники есть все необходимые лицензии. Договоры составлены так, что комар носа не подточит. К органам опеки не может быть никаких претензий, потому что документы, необходимые для усыновления, собраны безукоризненно. Так что руки коротки. И у вас, и у ваших друзей в МВД. Против них у меня и свои друзья имеются.
И с этими словами Эппельбаум вышел из палаты. Больше до самой выписки я его не видела. Забирать меня из родильного отделения приехали Костя с Наткой и Сашка. Таганцев выглядел расстроенным.
– Что случилось, Костя? – спросила я его тихонько, пока мои дочь и сестра ворковали над ребенком.
– Проверка всех материалов в Следственном комитете завершена. К твоему Яблочкову и его друзьям никаких претензий нет. Уголовное дело возбуждено не будет.
– Как? – неприятно поразилась я.
– А вот так. Председатель Москворецкого районного суда Борис Кулемкин написал заявление об отставке. В связи с переменой места работы. Уволился по собственному желанию и начальник отдела опеки. Эппельбаум тоже ушел из «Райского плода» и уехал. То ли из Москвы, то ли вообще из страны. И это все, чего мы смогли достичь. Я вот только думаю, это результат пробелов в законодательстве или вмешательства высоких покровителей, которыми тебя пугал Эппельбаум?
– Не знаю, Костя, – честно призналась я.
На рецепции я попросила выдать мне счет, который я должна оплатить.
– За вами не числится никакой суммы, – приветливо сказала мне дежурная медсестра. – Все имеющиеся долги полностью оплачены.
– Как? Когда? – изумилась я.
Вчера. На счет вашего депозита поступила необходимая сумма. На данный момент вы и клиника «Райский плод» в расчете.
Я забрала сына и вышла на крыльцо, теряясь в догадках, откуда взялись немалые деньги на оплату моего долга. Наверное, Тамара Тимофеевна постаралась. Что ж, спасибо ей большое. Я обязательно все верну.
Так я и сказала своей семье.
– Ага. Все вернешь. Обязательно, – подтвердила Сашка с улыбкой.
Моя дочь вообще выглядела как-то странно. Они с Наткой все время шушукались и смеялись. Видимо, готовили мне какой-то сюрприз. Таганцев привез нас к дому, и я, немного волнуясь, переступила порог своей квартиры, в которой нам отныне предстояло жить втроем.
– Проходи в спальню, – сказала Сашка торжественным голосом.
Я знала, что по моей просьбе она купила кроватку для малыша и самые необходимые ему вещи. Теперь, когда роды и история с усыновлением уже позади, можно было это сделать, не опасаясь суеверий. Я перешагнула порог своей спальни и ахнула.
Здесь был полностью оборудован детский уголок. Кроватка с балдахином, пеленальный столик, целый шкаф с детским приданым и куча игрушек. Все это великолепие стоило целое состояние, а у окна стоял худой, немного изможденный и страшно волнующийся мужчина. Миронов.
– Виталий… – Мой голос дрогнул.
– Лена…
– Ты приехал из своей Антарктиды?
– Да. Вернулся в Аргентину, потом прилетел в Стамбул, там включил телефон и обнаружил десятки непринятых звонков. От тебя, от твоей сестры, от Саши. А еще ее сообщения, из которых я узнал, что ты ждешь ребенка. Лена, как ты могла мне не сказать? Я чуть с ума не сошел, когда понял, что уехал в самый ответственный момент.
Я обвела глазами полностью обустроенную комнату.
– Так это ты? И клинику оплатил тоже ты?
– Ну конечно. Я бы сразу это сделал, если бы обо всем знал. Лена, как ты могла так рисковать? Собой… Ребенком. Это самое меньшее, что я мог сделать. Когда я все узнал, то первая моя мысль была купить вам квартиру, но я не стал, не зная, как ты к этому отнесешься, поэтому ограничился допустимым минимумом. Лена, я больше никогда в жизни не сделаю ничего, предварительно не обсудив это с тобой. Только, пожалуйста, позволь мне быть рядом, чтобы видеть, как растет наш сын.
– Посмотрим, – сказала я, чувствуя, как отступает, растворяется в счастье поселившаяся за грудиной застарелая боль.
Раздался звонок в дверь. Сашка пошла открывать.