— Мной?
— Да. Всем и всеми.
— Воспринимаете ли вы меня как человека опасного?
— Нет, что вы, нет. — Виктория помедлила немного и сказала, возможно, излишне поспешно: — У меня была скороварка, которую мне кто-то подарил. Чтобы сварить, например, кашу. Вот она — опасна, она взорвалась, давление изнутри было явно слишком сильным.
— Весьма правдоподобно, — сказала X. — Это доказывает лишь, что не стоит пользоваться приборами, если не знаешь их конструкции. Что вы с ней сделали?
— А что я должна была сделать? Она развалилась. Жаль, такой прекрасный прибор.
— Ну вот, она снова за свое, — сказала X. — Опера. Ничего другого у нее нет. Ненавижу оперу. — Музыка из соседней квартиры была на удивление отчетливо слышна. — А вы любите оперу?
— Не особенно, — ответила Виктория, — я больше люблю Новоорлеанский джаз[8]. И еще классический. Когда я вышла на пенсию, я получила в подарок от учеников стереофонический приемник. Я очень хорошо с ним справляюсь.
Виктория вытащила свои сигареты и вопросительно посмотрела на X.
— Пожалуйста, курите, — чуть нетерпеливо произнесла хозяйка дома.
Наступила тишина.
Наконец X. снова заговорила:
— Вы в самом деле не знаете, зачем пришли ко мне?
Виктория не ответила.
— Вы производите впечатление человека откровенного. А ведь так легко пойти на поводу у обстоятельств. Но вы пришли не по адресу, будьте осторожны. Здесь для таких, как вы, — опасно.
— Значит, вы полагаете, — медленно сказала Виктория, — что на меня, вероятно, легко воздействовать?
— Приблизительно так.
— И что я не могу занять определенную позицию, решиться на что-либо?
— Вы очень умны, — сказала X.
Виктория вздохнула и, не докурив сигарету, поднялась.
— Я подумаю, — сказала она. — У вас ужасные лестницы, когда поднимаешься. Но спуститься вниз никогда не составляет труда.
Настали сумерки. Виктория подошла к низкой каменной стене, окаймлявшей самую высокую вершину селения, и вот она снова увидела эти красивые голубые дымки, поднимавшиеся в тени горного склона прямо ввысь этим безветренным вечером. Здешние жители, вероятно, жгли листву и сухие ветви, точь-в-точь как у них дома, весной.
«Да, мне нужно остерегаться, нужно знать, чего я хочу, кто та, кого пытаюсь защитить и от кого?.. Она абсолютно права. Сейчас пойду домой и позанимаюсь испанским. Как сказать: „Извините, не может ли кто-нибудь помочь мне со стиркой?“»
Однажды вечером Виктория отправилась совсем в другую сторону, нежели обычно, и побрела куда глаза глядят; проулок вывел ее на тропинку, мало-помалу затерявшуюся среди камней, где росли оливковые деревья; деревья казались неслыханно старыми. Мертвые ветви деревьев свисали как попало. Под оливковыми деревьями паслась отара овец, грязно-желтые спины, склоненные головы — все в той же самой смиренной позе жертвы. Виктория споткнулась о какой-то пластиковый мешок и тут же увидела, что случайно оказалась на мусорной свалке одной из тех окраин, которые, само собой разумеется, окружают даже рай, если там живут люди. Нелепо, но она загрустила. И именно в этот момент яркие лучи заходящего солнца прорвались сквозь брешь в горной цепи, и за одну секунду сумрачный пейзаж изменился и раскрылся во всей красе. Оливковые деревья и овцы, которые паслись у подножия, окутались пламенеющей дымкой, и пред глазами Виктории предстала внезапно неожиданная картина, преисполненная библейской силы и тайны. Виктории показалось, что она никогда не видела ничего столь прекрасного. И ей вспомнился один театральный художник, который однажды заявил: «Моя работа заключается в том, чтобы рисовать лучами света, только и только в этом. Нужными мне лучами и в нужный момент».
Прошло совсем немного времени, и солнце скрылось, но прежде, чем краски успели поблекнуть, Виктория повернулась и медленно направилась обратно к своему дому.
«Дорогая Хильда, передаю тебе всего лишь привет, потому что мне так радостно сегодня вечером. Твой испанский пейзаж — нечто — гораздо выше моего понимания, и я погружена в мечты гораздо больше и сильнее, чем когда-либо прежде. Не можем ли мы побыть здесь немного вместе, когда ты поправишься? Я не уверена в том, что мы правильно организовывали наши совместные путешествия, и это — прежде всего — моя ошибка. Не нужно спешить, рваться то туда, то сюда, как это делала я, теперь я приобрела большой опыт. Ты понимаешь, можно просто жить, смотреть вокруг, пока в самом деле не увидишь, не увидишь все иначе, можно ведь и говорить об этом, говорить о чем угодно и чувствовать себя свободно друг с другом. Разве не слишком торопишься, когда ты молод? Что ты об этом думаешь? Обещай мне, что мы сделаем новую попытку увидеть мир, почему бы нам ее не сделать?