Остальные тут же напустились на нее.
– А почему мистер Бэнкс не должен носить резиновые перчатки?
Даже Миранда, у которой вообще-то был первый рабочий день, встряла с замечанием, что это прекрасно, что Гордон Бэнкс сам моет свою машину, а не заставляет свою жену корячиться. Я удивилась, как это Миранда осмелилась ополчиться на свою наставницу. И хотя мне не было никакого дела до резиновых перчаток, я вынуждена была внести свою лепту и потому сказала «Верно», сдержанно – беспроигрышный вариант, ни к чему не обязывающий.
Матрона сказала, что мы так разволновались, будто это был настоящий Гордон Бэнкс.
– Так и есть, – подтвердила одна из сестер.
– Вовсе нет, – возразила Матрона.
– Нет, да, – горячилась другая сестра.
– Разве? – усмехнулась Матрона.
И все сидевшие за столом рассмеялись.
У каждой сестры были свои закидоны – не могу перечислить здесь все (и сестер, и их причуды), на это потребовалась бы целая глава, – но в тот день меня потрясла сестра Хилари, которая пила кофе через соломинку, и сестра Салли-Энн, которая была непреклонно стеснительна и общалась исключительно посредством невнятного мычания, которое остальные, кажется, вполне понимали. Позже я узнала, что у Хилари необычайно пористые зубы, которые легко окрашиваются, а у Салли-Энн родились дети-близняшки, которых она назвала в честь братьев-жокеев Пола и Элвина Шокемоле, и их усыновила пара из Шотландии. Знай я это раньше, отнеслась бы к ней добрее. Еще была сестра Гвен, имеющая сестринский диплом высшей квалификации в гериатрии. Сестра Гвен придерживалась главного принципа: пациент должен быть доволен и счастлив, но необязательно жив. Речь ее состояла исключительно из богохульства, именно тогда я впервые осознала, насколько агрессивно может звучать брань.
Сестра Эйлин была милой, с какой стороны ни посмотри, и двигалась очень грациозно. Закуривая, она изящно склоняла голову набок и выпускала клубы дыма, беспрерывно затягиваясь. И еще она терпеть не могла перья.
И наконец, сестра Ди-Анна, казавшаяся абсолютно нормальной. Приятный голос, медового оттенка волосы, и она пела «Приведите меня домой, проселочные дороги»[5], когда занималась делами. Звали ее Диана, но она произносила это как Ди-Анна. Если бы я написала просто Диана, вы бы мысленно произнесли неправильно. Так что вот это Ди-Анна довольно важно. Почему-то. Она была такой нормальной, что я заподозрила, что она наверняка что-то скрывает, – может, в прошлом совершила преступление или пережила любовную драму.
С течением времени я разобралась и с остальными, но в первый день – только вышеперечисленные персонажи.
После перерыва на кофе Матрона, Миранда и я в сопровождении Жены Хозяина осмотрели весь дом. Я уже слышала от Миранды, что это было довольно большое поместье, пока семье хозяина не пришлось заняться бизнесом из-за финансовых сложностей. Хозяин рассчитывал устроить здесь гостиницу для собак, но жена настояла на пансионе для престарелых аристократов. По словам Матроны, они затеяли поединок на руках в пабе «Пиглет Инн», она победила 2:1 в серии из трех поединков и прямо на месте придумала название «Райский уголок» – потому что ее любимый поэт Джон Мильтон, – и они провозгласили тост «За райский уголок!» и смеялись, как смеются снобы во времена величайшей неопределенности, и владелец потирал ладошки, предвкушая, как в будущем сестры станут бегать к нему за водкой, апельсинами и орешками. Так оно и вышло.
Во время тура по дому ни о чем таком нам не рассказывали, но Жена Хозяина поведала, что «Райский уголок» действительно прежде назывался Олд-Грей-холл и пришлось произвести некоторые изменения, несколько оживить его, дабы сделать место более привлекательным для пожилых людей. Выяснилось вскоре, что изменение названия – довольно непростая процедура, но они все же довели дело до конца, выпустили рекламные брошюры и фирменные бланки.
В соответствии со своим прежним именем «Райский уголок» был большим и старым серым оштукатуренным зданием в форме буквы L. Парадный вход расположен сбоку, и, вероятно, так было всегда, поскольку толстая каменная стена шла вдоль всего фасада, без малейшего намека на ворота, и вдоль нее сплошь росли старые деревья и дикий виноград. Самой привлекательной частью здания была крыша – живописная, высокая, со множеством маленьких мансардных окошек – комнаты сестер.
Дом был громадным, но некрасивым. Не то что проходишь мимо и говоришь себе: «О, как бы я хотел жить в таком доме», как, к примеру, про высокий кирпичный фермерский дом неподалеку или современную постройку с узкими окнами по другую сторону дороги, где жил немецкий кинорежиссер со своей матерью (и чей отец был здешним пациентом). Но внутри «Райского уголка» было очень мило и даже занятно. Парадные лестницы, черные лестницы, потайные лестницы, двери, скрытые за панелями, которые устроил владелец, чтобы ходить по своим делам, не натыкаясь на больных стариков, каждому из которых может внезапно понадобиться помощь. И еще там были всякие постройки во дворе, включая конюшни и беседку. Рядом с новой прачечной устроили кладовку, где поначалу предполагалось разместить парикмахерский салон или кабинет для педикюра, но не сложилось, а дальше – бывшая гардеробная для обуви, где сейчас морг, и там есть скамья, подсвечник, крест и Библия и почему-то медный колокол. Я представила, что звоню в него как ненормальная, если вдруг окажусь там, а мертвец восстанет из гроба. А рядом располагался чулан.
5
Одна из самых популярных песен фолк-певца Джона Денвера (1943–1997), включена в Зал славы премии «Грэмми».