Не спрашивая нашего мнения, она достала две рюмки и налила больше чем наполовину.
— Вам теперь и без меня есть компания, мистер Риденс, так что пейте вдвоем, а я не буду.
— Я не пью с утра.
Она уставилась на меня, будто услышала, что перед ней опасный маньяк. Взгляд напомнил мне миссис Энсон. Того гляди, в ближайшие две минуты окажусь под замком, а старуха побежит за врачом. Хотя тут, наверное, врача нет.
— Для аппетита, — повторила она. — Мистер Хиллбери, да вы что? Опьянеть от одной рюмки боитесь?
— Нет. Но я никогда не пью до вечера. Из принципа.
— Никогда? — миссис Гарделл перевела взгляд на Джейка. — Он не врет?
— Нет.
На настоящего друга всегда можно положиться! ' Держится так, будто забыл, как мы вместе надирались в университете, не посмотрев на часы, и как в тот день, когда Терри Прескотт сообщил, что мою вторую книгу берет «Схоластик Инк» (позвонил он, между прочим, в девять утра), я, не успев положить трубку, жестами показывал Джейку, чтобы он открывал шампанское. Через час мы перешли от шампанского к коньяку, и к тому времени, когда Терри приехал рассказать о договоре с издательством подробнее, подающий надежды молодой писатель лыка не вязал.
Но сказанному Джейком «нет» миссис Гарделл поверила. Слову, произнесенному настолько веско, сам Эдгар Гувер поверил бы. Кроме того, Джейк, кажется, забыл о своем ночном кошмаре. Ел картошку, держа вилку в левой руке, а в правой, естественно, была ручка—и сермахлонцы снова приглашали астронавтов на встречу с вождем.
Когда мы добрались до кофе (миссис Гарделл, не прекращая ворчать, удалилась, сообщив, что в обед принесет жаркое, и посоветовав нам погулять, вместо того чтоб глупости выдумывать), я убедился, что «кажется» было лишним приложением к слову «забыл». Джейк стал зачитывать мне написанное за завтраком и фразу «Джон Рассел первым пошел ко входу в пещеру» я не мог не узнать.
— Ты что, дословно помнишь, что ночью карябал? — спросил я.
— Ночью? — вытаращился Джейк. — Да я почти ничего ночью не написал. Перебрал вчера на танцах с выпивкой.
— А те листы, что я порвал?
— Какие листы?
Пришлось в двух словах объяснить, о чем я говорю. Джейк захлопал глазами:
— Что, правда? Наверное, миссис Гарделл обрывки убрала, пока я спал. А ты не врешь?
Я прикусил ноготь в качестве клятвы и показал на лист в его руке:
— То же самое, слово в слово.
— Да ну? — приличия ради Джейк изобразил удивление. И тут же расплылся в улыбке. — Такое с гениями случается, знаешь?
Гений! Со склада удобрений… Не соображает, что ли, что Нобелевку «за самый гениальный заскок» пока еще не дают?
— Сейчас не боишься, что со страниц монстры полезут? — хмыкнул я.
— Со страниц? — но он быстро сообразил, что к чему. — Это мне снилось? Ничего не помню, Уолт. Раньше помнил, а теперь — ничегошеньки. Видишь, как хорошо ты на меня влияешь.
— Ага. Амнезирующий окружающих живой организм. Можешь это куда-нибудь вставить.
Скажите, пожалуйста, кто меня за язык тянул? У Джейка глаза засверкали, как у ребенка, который в коробке с надписью «макароны» обнаружил модель звездолета.
— Амнезирующий окружающих, — пробормотал он. — Блин, Уолт… Живое существо, контакт с которым приводит к частичной… нет, к полной потере памяти… Уолт, ты тоже гений. Мы с тобой гении. На Сермахлоне будут такие животные. А чтобы восстановить память… Чтобы восстановить, надо…
На меня уставились уже ничего не видящие глаза. Звать этого одержимого на прогулку не имело смысла. Для очистки совести я все-таки предложил побродить часок, но ответа не получил: Джейк наискось по листу записывал названия сермахлонских растений, из которых можно приготовить зелье для восстановления памяти. Красавица сварит это зелье для капитана, и он вспомнит, что значит слово «Земля», а Джон Рассел в это время изловит амнезируюшего зверька, и зверек сам полезет к напитку, а когда он его выпьет, он станет… Черт, чем же эта сволочь станет? Ладно, потом. Пока зелье… Красавица пошла собирать травы…
Хотел бы я знать, а для восстановления психической нормальности на Сермахлоне ничего не растет? Я бы слетал за пучком такой травки, заварить Джейку вместо чая.
По накатанной колее я дошел до поля, которое расчищали Энсоны. Они не сразу заметили меня, двумя ломами выворачивая из земли настоящий валун. Как я вчера эту каменюгу не заметил? И почему отец обоих сыновей не берет работать? Пусть Дилан — любимчик, но хоть немного помочь мог бы. Впрочем, и без Дилана дело шло в хорошем темпе. Груда камней на краю поля по сравнению со вчерашним днем заметно выросла.
Я остановился возле нее и стал рассматривать серые бока камней, отмеченные выбоинами и украшенные прилипшей травой. На нижних травы было особенно много, она буквально облепила неровную поверхность. Слишком густой слой для обычных стебельков, налипших, когда камень катился по полю. Присев на корточки, я обнаружил, что эти куски валунов обросли мхом. Толстые пушистые стебельки не длиннее дюйма покрыли камни до половины, будто в махровое полотенце укутали. Я отщипнул один стебель, на ощупь оказавшийся не мягким, а колючим, поднес его к носу, но уловил только запах пыли. Крохотные иголочки кололи мне пальцы. Вот и верь после этого, что мох всегда мягкий. Книги обманывают нас с детства: все мои знания о мхах укладывались в несколько предложений из сказок вроде «устал Джек и прилег поспать на мох». Посмотрел бы я, как Джек на этом мху выспится!
Земля дрогнула, принимая вес нового камня, катящегося в мою сторону, и, едва я поднял голову, громоздкий валун дополнил кучу, тяжело ударившись о другую глыбу. Роджер Энсон выпрямился и вытер со лба пот. Его лицо налилось краской, дыхание сбилось. Я видел, как поверх набухших мышц на руках пульсируют вздутые вены.
— Самый здоровенный, — выдохнул Роджер. — Теперь быстрее дело пойдет. День добрый, мистер Хиллбери. Погулять вышли?
Делберт молчал. Он тоже запыхался и раскраснелся: валун они с отцом толкали вместе. Но если Роджер шумно дышал и массировал себе руки, его сын отвернулся, низко опустив голову. Спина слегка подрагивала, но мальчик старался не издать ни звука. Снова синдром побитого щенка.
— Здесь смотреть не на что, — сказал Роджер. — Голая земля да камни. Вы бы за холмы прошлись, там красивые луга. И небольшая рощица есть. Вон туда, к востоку идите.
— Если отпустите со мной Делберта.
— Ему работать надо. И так вместо завтрака где-то шлялся.
— Это моя вина. Поверьте, Роджер, он мне очень нужен, — я постарался вложить в голос максимум убеждения.
— Зачем?
Пришлось повторить вчерашнюю выдумку о «консультации» насчет местной природы.
— Вы мне здорово помогли, —улыбнулся я под конец. — Хорошо бы, и сын ваш помог.
— Я помог? — искренне удивился Роджер. — Чем это?
Я выложил идею насчет сборника рассказов «Кроличья жизнь» (приятно уверенный, что Энсон не кинется тут же за ручкой или диктофоном. Общаться не с писателями — одно удовольствие).
— Почему кроличья, если вы о людях писать собираетесь? — Роджер удивился еще сильнее.
— Это метафора. В характере многих людей есть кроличьи черты. А у других — волчьи. Или змеиные. Понимаете?
Он повертел головой. То ли показывал, что я не совсем нормальный (ну и пусть, все равно в сравнении с Джейком я образец здравомыслия), то ли шея затекла.
— Один черт знает, мистер Хиллбери, зачем людей называть кроликами. Но если вы это помощью считаете, так я могу тысячу таких названий придумать. А что вы из них сделаете — ваша забота.
— Может, вас опишу.
— Зря, — он усмехнулся. — Я ведь обычный деревенский работяга, про таких читать никто не станет. И кино не снимут. Сейчас ведь книги зачем пишут? Чтобы потом кино сняли, верно?
Я пожал плечами.
— Для меня изданная книга дороже.
— Ясное дело, — кивнул Роджер. — В кино-то ваша фамилия в начале и в конце на секунду мелькнет, а на книжной обложке ее люди сто раз прочтут — каждый раз, как будут книжку открывать и закрывать.
Мне это преимущество книгоиздания перед кинематографом никогда в голову не приходило, и теперь я рассмеялся. Роджер тоже хохотнул.