– Нелли мне позвонила и сказала: моя жизнь кончена, – вспоминает сестра Иосифа Кобзона Гелена Кандель. – Тут уже я себя взяла в руки и говорю: «Ты сейчас что сказала? Почему ты решила, что это конец? Ты же боец! Ты же должна сейчас все взять на себя и бороться!»
Родственники Иосифа Давыдовича сразу же обратились за консультацией к специалистам, к западным в том числе. Они были уверены: чем больше будет мнений медиков, тем лучше.
Кобзон очень благодарен за помощь Юрию Михайловичу Лужкову. Тогда он помог созвать солидный консилиум – были приглашены самые лучшие медики, даже китайцы были. Китайские врачи надеялись, что справятся какими-то своими особыми методами, но посоветовались и вынесли решение: «Нет! Если здесь что и поможет, то лишь хирургическое вмешательство». И добавили, что нужно поторопиться…
Когда артисту стало хуже, его увезли к немецким светилам.
На вопрос, почему решил оперироваться в Германии, Кобзон отвечает так:
– Есть анекдот в тему… Как реагируют люди разных национальностей, услышав от врача, что их дни сочтены? Немец в течение месяца пишет завещание, а потом ходит в кирху и молится. Француз продает все, что имеет, берет красивую девчонку и отправляется на юг Франции прожигать там остаток жизни. Русский начинает с горя пить и умирает раньше срока, а еврей, узнав, что жить осталось три месяца, идет… к другому доктору. Вот так и у меня получилось, правда, мне доктора не три месяца отпустили, а всего полторы недели. «Вы, – говорят, – человек мужественный, так что держитесь…». Я спорить не стал: может, не очень мужественный, но и не трусливый.
– Я понял: ради жены и детей не имею права сдаваться болезни! – продолжает мэтр. – И согласился на сложную операцию в Берлине.
В январе 2005 года певец перенес сложную операцию в немецкой клинике по удалению опухоли. А спустя четыре года, в 2009 году, – еще одну.
После операций певец долго и трудно приходил в себя. Когда недуг немного отпустил, врачи сказали: «Похоже, Иосиф Давыдович, сверху за вами кто-то приглядывает».
– После операции самое главное – избежать такой болезни, которая называется постельное привыкание, – рассказывает Кобзон. – Почему в европейских странах, в Америке на 2-3-й день ставят на ноги после операции? Чтобы больной активно начал жить, чтобы не было постельного привыкания. Потому что в постели больной расслабляется, ему там гораздо легче, чем когда он находится в движении, в вертикальном состоянии. Нелли меня заставляла: «Вставай!» Я говорю: «Куколка, я почитаю еще немножко, полежу». Она не отставала: «Вставай, пойдем, погуляем, пройдемся». Я говорю: «Я не хочу гулять, у меня кружится голова, меня тошнит». Она мне: «Вставай!» А я в сердцах даже от нее отмахивался: «Что же ты так пристала?»
Певец вспоминает, что от физической немощи, постоянной дикой боли, его даже посещали мысли о конце пути. «Не привык чувствовать себя бренным и слабым, – говорит он, – люблю быть лидером, а тут мечтал заснуть и не просыпаться. Но рядом находилась Нелли. Жена не давала опускать руки. Наиболее сложный период длился почти три месяца, я похудел на двадцать с лишним кило, потерял голос, еле-еле хрипел, пластом лежал в постели. Врачи заставляли двигаться, а я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Очень боялся потери интеллекта. Закрывал глаза и повторял тексты песен, проверял, помню ли. В какой-то момент понял: встану сейчас или это не случится никогда. Однажды меня в клинике навестил друг, и я попросил его: «Тельман, увези в Москву, иначе умру в этой Германии». Он удивился: «А врачи?» Говорю: «Полетели!» У Исмаилова свой самолет, его быстро подготовили к полету, и мы пустились в путь. Даже не попрощался с немецкими медиками, так все стремительно случилось. 19 марта вернулся в Москву, а через неделю уже пел в зале «Россия» в концерте по случаю Дня внутренних войск. Еле дошел до микрофона, ноги дрожали и подкашивались, взмок, как мышь, с трудом исполнил две песни, но за кулисами почувствовал: жизнь возвращается…
– Сцена для него – это самое большое лекарство, – считает Нелли Михайловна. – Он энергетически заряжается от зала, это всегда давало ему силы.
Но поскольку лечение продолжалось, то Кобзон даже хотел оставить концертную деятельность и уйти со сцены.
– Я еще после шестидесяти попробовал отучиться от сцены, – признавался Иосиф Давыдович, – но затем опять начал «принимать» малыми дозами: спел на творческом вечере у одного композитора, у другого… И – пошло-поехало. Впрочем, если бы окончательно завязал, сейчас меня не было бы на этом свете. Сцена не отпускала, но и борьба с болезнью продолжалась. Она истощила силы артиста.