— Замучил я вас? Ничего, еще немного, а там легче будет... — И шуткой заключил: — Сказал один, поднявшись на четвертую ступеньку бесконечной лестницы. А сейчас... перерыв на два часа! Отдыхайте.
Узлов проводил Шахова до шлагбаума. Солнце кипело в дымном небе. Земля дышала нагретым воздухом. Шахов, прощаясь, сказал:
— Твои ребята порадовали меня. Они будут хорошими ракетчиками. Признаюсь, спрашивал все, что сам знал...
— Это я заметил. Вначале мне хотелось дать тебе под бок: ты что, озверел? Скажи прямо, без громких слов: технику знают?
— Дима, только для тебя: знают. Но я вам еще покажу, еще не раз будет мокро под мышками...
— Иди ты отсюда, Игорь. Уходи с глаз моих!..
Узлов прыгнул через кювет, сразу оказался в чащобе. Лег на траву, пахнущую прохладой. Но тут же приподнялся на колени, увидел Игоря. Тот, отойдя от шлагбаума метров на тридцать, стоял на дороге, повернувшись лицом к городку.
— Чудак! Вот чудак, знают, говорит! — Он лег на спину. Над ним нависли иглистые ветви. Он заметил притаившуюся возле сухого сучка белку, маленький пушистый комочек с двумя темненькими бусинками глаз. Он смотрел на зверька мирно и покойно, и в эту минуту не существовало для него ни РПУ-2, ни Кости Цыганка, ни сержанта Добрыйдень, фамилию которого он до сих пор не может воспринять как фамилию. Была только белка со вклеенными в мордочку бусинками. Белка и он, двадцатичетырехлетний человек с лейтенантскими погонами на плечах и чувством недавно пережитого напряжения.
Трава, высокая и зеленая, у земли прохладная. Ветви, как ладони, прикрывали его от жарких лучей, бросали густые тени. «Земля-то какая хорошая! — подумалось Узлову. — Вот не знал!» Он потянулся до хруста в суставах, сильное его тело натянулось, как резина.
— В самом деле, жениться, что ли? — прошептал он. Стал вспоминать всех знакомых девушек. Не было настоящих встреч, не успел влюбиться. «Дурак, а надо бы... Лет-то тебе, Димка, двадцать четыре». Закрыл глаза. Из темноты выплыло лицо: вздернутый носик, глазки, как у белки, только значительно больше, темно-синий беретик, из-под которого пушатся неопределенного цвета волосы. «Катя. Катюша...» Он открыл глаза, и его пересохшие губы широко расплылись:
— Солдатик-рюмочка. И чего ты мне все вспоминаешься?
Он представил ее: небольшого роста, талия как ножка рюмки. И не смог вспомнить, с чьей легкой руки через несколько дней после прибытия в часть ее уже называли «солдатик-рюмочка». Только один он, Узлов, когда приходилось встречаться, солидно обращался: «Товарищ Зайцева, здравствуйте», а самому в душе так и хотелось сказать: «Привет, Катя, Катюша». особенно после того, как сходил с нею в кино.
Белка убежала. Узлов даже не заметил, когда она покинула свое место, хотя все время смотрел на зверька. Ему стало неуютно одному, потянуло к людям. Он поднялся и зашагал лесом во взвод.
Два часа свободного времени у солдата-ракетчика редко бывает. И когда такое случается, солдат просто сразу никак не может сообразить, куда себя деть, куда пойти. И хорошо, что в такой момент находится среди солдат человек, который всегда знает, чем заняться, ему только бы свободное время.
Едва скрылись Узлов с инженером, едва сержант Добрыйдень расстегнул воротничок и снял пояс, чтобы дать телу, вспотевшему и еще гудевшему от усталости, свободу, как Цыганок с нарочитой деловитостью начал прихорашиваться. Он подтянул ремень, опробовал, как лежат на его плечах ефрейторские погоны, почистил суконкой сапоги.
— Ты куда собираешься? — спросил Добрыйдень, причесывая свои огнисто-рыжие волосы, которые никак не покорялись, торчали в разные стороны, будто пучок стерни.
— Кваском помочите, товарищ сержант. — вместо ответа посоветовал Цыганок. — Очень помогает.
— Чудак! Где же его взять?
— Холодненький, крепкий — сибирский квасок. Свяжет так свяжет, неделю расческа не потребуется, словно корова языком прилижет. — продолжал Цыганок, прихорашиваясь.
— Что ты мелешь! Этого кваса я сейчас бочку выпил бы. Такая жара, аж внутри кипит.
— От вас зависит, товарищ сержант, прикажите — на столе появятся бутылки.
Добрыйдень повернулся к Волошину.
— Константин такой, — отозвался Павел. — Брось его в речку — вылезет сухим.
— Пашенька, ты художник, — подхватил Цыганок, — мой портрет намалевал без абстракции, сразу узнал себя. Намалевал лучше, чем жена старшего лейтенанта Малко. Видали, какие пейзажи она выставила в офицерском клубе? Шишкин! — Он прошелся вокруг стола и остановился против сержанта, свежий, бодрый, будто только что возвратился с прогулки. — Есть у меня одна идея, товарищи ракетчики...