1.2
В том же 1735 году юный барон по матушкиному велению поступил пажом на службу к владетельному герцогу Брауншвейг-Вольфенбюттельскому Фердинанду Альбрехту Второму. Два года мы промаялись на службе при дворе, участвуя во всяческих мелких приключениях и любовных интрижках, а потом высочайшим соизволением были отправлены в Россию к молодому герцогу Антону Ульриху, который числился в женихах принцессы Анны Леопольдовны.
По приезду в Россию выяснилось, что моя родовая фамилия Цельпульбункер совершенно не произносима для носителей русского языка, и на государевой службе я навсегда сделался "просто Томасом". Даже в официальных документах чаще всего так и писали - "Томас Томасов, сын Томаса".
Уже в следующем году я и барон участвовали в турецкой кампании, сопровождая в ратных подвигах нашего славного герцога. Чуть позже мы поступили в Брауншвейгский кирасирский полк, и нам обоим был присвоен чин корнета. Начало 1741 года ознаменовалось свержением всем ненавистного Бирона и назначением Анны Леопольдовны правительницей. Герцог Антон Ульрих в одночасье сделался генералиссимусом. Мы же оба - и барон, и я, - были жалованы чином поручика. Карлу Иерониму, кроме этого, в виду его "явных лидерских качеств" было поручено еще и командование первой, считавшейся самой элитной, ротой полка - так называемой лейб-кампанией.
Но наш карьерный взлет был недолог: в том же году случился елизаветинский государственный переворот. Брауншвейгская фамилия была свергнута. Для меня и барона наступили годы немилости: хотя мы оба имели репутацию образцовых офицеров, но ротмистровский чин получили только спустя девять лет и после многочисленных прошений как наших собственных, так и наших командиров.
Нет, всяких мелких приключений у нас и в те годы было много. Слава барона Мюнхгаузена гремела по всей России и эхом отзывалась в Европе, Азии и даже в далекой Америке. Самым запоминающимся, однако, из событий тех лет стал "сердечный амур", который приключился с Карлом Иеронимом в 1744 году.
1.3
В тот славный год барон Мюнхгаузен - ну, и я вместе с ним, разумеется, - был послан в Ригу. Моему товарищу и другу было поручено командовать почётным караулом, который встречал невесту цесаревича - хрупкую и весьма застенчивую принцессу Софию-Фридерику Ангальт-Цербстскую. Могли ли мы с Карлом предположить, что встречаем будущую императрицу Екатерину Вторую, мудрое решение которой через полвека радикально изменит и наши жизни, и будущее всего человечества?
Карл Иероним отнесся к встрече принцессы самым серьезным образом. Он так вымуштровал подчиненных, что даже мамаша принцессы - истинная стерва, оказавшаяся к тому же еще и австрийской шпионкой, - отметила в своём тайном дневничке "молодцеватость почетного караула и особую мужскую красоту" его командира. В самом деле, мой друг так салютовал шпагой и маршировал, что в него просто невозможно было не влюбиться любой женщине. Что тут же немедленно сделали и сама принцесса Софья-Фридерика, и ее бальзаковского возраста матушка.
И вот представьте себе весь ужас положения, когда Карл Иероним получил сразу два весьма теплых письмеца с предложением о свидании и оба в один и тот же день и час! Отказать дамам не было никакой возможности, если исходить и из негласного кодекса галантности, и из будущих карьерных соображений. Карл Иероним было впал в отчаяние, но я нашел выход: героически предложил взять старшую фрау на себя, а барону - пасть к ногам девственной принцессы Фике.
Карл Иероним упорхнул на первое свидание на крыльях любви, а я направил матушке принцессы записочку, в которой попросил свидания "не при свечах", чтобы "случайно не задеть честь самой прекрасной женщины на свете". Маман Софьи-Фредерики и сама страсть как опасалась быть замеченной в прелюбодеянии, поэтому согласилась на романтическую встречу в "кромешной ночной темноте".
Ну, а дальше все прошло, как по маслу: в полночь я из дворцового сада по веревочной лестнице влез в опочивальню царственной особы и проявил в делах амурных такую рыцарскую доблесть, что принцесс-маман еще года два после этого регулярно забрасывала меня устными и письменными предложениями самого откровенного толка.
Что касается барона, то он, конечно же, не мог увести прекрасную Софию-Фредерику из-под венца - это непременно бы вызвало обострение европо-российских отношений вплоть до вооруженного конфликта. Поэтому моему другу барону ничего не оставалось, как в утешение жениться на другой даме. Его выбор пал на рижскую дворянку Якобину фон Дунтен, дочь его армейского друга. И если сначала этот роман был Карлу Иерониму в тягость, то потом он настолько увлекся Якобиной, оказавшейся девушкой не только симпатичной, но и душевной, что собственно под венец уже шел и с радостью, и с воспламенившейся в нем настоящей любовью. Обряд бракосочетания свершился в кирхе маленького городка Пернигеле.
Меня же семейная жизнь никогда особо не прельщала. Я предпочитал оставаться холостяком, и, несмотря на весьма скромные внешние достоинства, дарованные мне Богом и матушкой-природой, с течением лет вознесся до высот истинного знатока и женской природы, и дамской психологии.
По большому секрету могу сказать, что знакомство Карла Иеронима с принцессой Фике, несмотря на женитьбу моего друга, не прервалось в одночасье. Переехав на жительство в Россию, Софья-Фридерика стала изучать русский язык, местные традиции, историю государства Российского, а затем вообще перешла в православие. Закону Божьему принцессу из зарубежья учил известный в те годы проповедник Симон Тодорский. В учителя языка был выписан сам Василий Ададуров - автор первой русской грамматики. Учителем танцев стал придворный балетмейстер Ганс Ланге. Ну, а преподавать уроки фехтования был истребован, конечно же, "лучший офицер армии российской" - Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен.
Разумеется, вместе с другом при дворе в Санкт-Петербурге оказался и я. Вот тут-то мой обман в отношении матушки Фике и вскрылся... Когда на имя Карла Иеронима пришла очередная любовная записка от "австрийской мамаши", он переадресовал ее мне. Я же набрался храбрости, явился к царской теще среди бела дня, картинно бухнулся на колени и признался, что в "ночи любви сладострастной" заменял своего друга и товарища барона фон Мюнхгаузена. Матушка принцессы густо покраснела и часто задышала. Я испуганно зажмурился, ожидая грома небесного и кары Божьей, но услышал лишь приглушенный смех, и уже в следующую секунду ощутил на своих щеках прикосновения горячих женских рук. Ибо баронский титул в любовных утехах - это примерно то же, что и лыжи в турецкой бане.