- В бочонках порох медленного горения! - Мюнхгаузен словно угадал мои мысли. - Ускорение будет плавным!
- Хорошо бы, - отозвался Гаскойн. Он висел на сети с другой стороны ракетного снаряда. - Признаться, Карл, пушечный старт - это не самое приятное, что я испытал в жизни!
"Плавности", однако, не получилось. Нас хорошенько рвануло вперед - хотя, конечно, и не так сильно, как при пушечном выстреле.
- Работает! - радостно возопил мой друг. - Поздравляю, господа, мы сейчас совершаем первый в истории человечества ракетный полет в атмосфере!
Оранжево-малиновое пламя с едва слышным шипением огненным факелом било из конического раструба на заднем бочонке. Наш снаряд снова ускорял свое движение над облаками.
Медленно горящий порох полностью выгорел секунд за двадцать. Что-то гулко пыхнуло внутри бочонка, и я увидел, как по торчащему из его верхней крышки фитилю к воронке на втором бочонке споро ползет яркий огонек пламени.
- Сейчас будет зажигание второго двигателя, - прокомментировал барон.
Огонек нырнул в воронку, и парой секунд позже из нее плотной струей рвануло пламя. Огненный факел был такой силы, что ударил в крышку нижнего, уже пустого бочонка и вышиб его из ракетной конструкции прямо в небеса.
- Есть отделение первой ступени! - весело прокричал Мюнхгаузен.
Я проводил взглядом летевший бочонок. Он, кувыркаясь, падал вниз, на землю.
- Дай Бог, чтобы эта штукенция кому-нибудь на голову не свалилась! - Я торопливо перекрестился. - Убьет ведь!
- Не волнуйся, Томас, - отозвался Гаскойн. - Мы с Чебом и Еном так рассчитали траекторию нашего полета, чтобы внизу была совершенно безлюдная местность.
- Было бы замечательно, - хохотнул барон, - чтобы наша ракетная ступень шарахнула по башке этого негодяя Прыщщина! Но, увы, это все-таки маловероятно...
Второй бочонок выгорел за большее время - примерно за полминуты. И снова повторилась история с зажиганием по фитилю и выбросом второй использованной деревянной емкости. Теперь огненная струя пронзала небеса, вырываясь из воронки на нижнем днище третьего бочонка.
- Работает последняя ступень! - Мюнхгаузен удовлетворенно кивнул. - Давление в камере сгорания нормальное!
Гаскойн правой рукой извлек откуда-то изнутри тулупа свои большие швейцарские часы на металлической цепочке, взглянул на циферблат и сообщил:
- Двухсотая секунда полета! Мы уже на расстоянии примерно шестидесяти верст от Каменного Брода!
Третья - последняя - ступень работала дольше других - где-то около минуты. Факел из нее только в самом начале после зажигания был мощным, а когда второй бочонок был вышиблен из ракетного снаряда, огненная струя несколько ослабла. Я присмотрелся: воронка на третьем бочонке была чуть длиннее, чем на первых двух.
Когда порох в ступени выгорел до конца, Карл Иероним подтянулся на рыболовной сети, изогнулся и носком сапога вышиб третий бочонок из нашего снаряда.
- Ракетная техника делает только первые шаги! - Он подмигнул мне из прорези на закрывавшей его лицо шапке. - Поэтому кое-что экипажу приходится делать еще вручную!
Ядро верхом на пустотелом цилиндре из металлических лент, опутанное рыбацкой сетью, мчалось в небесах. Мы - Мюнхгаузен, Гаскойн и я - летели рядом, держась за края плетеной конструкции.
- Участок разгона пройден успешно! - прокричал барон. - Начинаем следующий этап!
Карл Иероним дернул за какую-то веревочку, которая была привязана к зонтообразной конструкции на вершине ядра, и зонт раскрылся, образовав заостренный купол перед нами.
- Теперь нам будет лететь много комфортнее, - сказал Мюнхгаузен.
Воздушный поток, который с постоянной силой давил на лицо и грудь, действительно намного ослаб.
- Мы теперь в аэродинамической тени, - пояснил барон в ответ на мой немой вопрос. - Зонтичная конструкция - я называю ее обтекатель - теперь закрывает нас от ветра примерно так же, как обычный зонт закрывает человека от дождя или палящих лучей солнца.
- Карл, а вам не кажется, что этот обтекатель будет несколько тормозить наш полет? - спросил Гаскойн. - Комфорт - это хорошо, но не потеряем ли мы в скорости полета?
- Не потеряем, - Мюнхгаузен покачал головой. - Заметьте, Карл, наш обтекатель имеет заостренную форму, в то время как ядро - это шар. Заостренный конец воздушный поток обтекает лучше, чем тупой и скругленный.
- Но тогда почему вы с самой земли не раскрыли этот обтекатель!
- Я боялся, что его сорвет воздушным скоростным напором, - пояснил мой друг. - Увы, конструкция ракеты еще слишком несовершенная и хлипкая!
Барон снова дернул за веревочку - теперь за ту, которая тянулась от него к "одеялу", свернутому вокруг металлического шеста на цилиндрическом остове ракетного снаряда. Громкий хлопок и - о, чудо! - над нами развернулись крылья из светло-серой парусины, чем-то похожие на крылья летучей мыши.
- Это должно увеличить дальность нашего полета примерно в два раза, - сказал Мюнхгаузен. - За счет подъемной силы мы теперь будем двигаться примерно так же, как плоский камушек, брошенный над водой. Подъем - плавный спуск, снова подъем - и опять плавный спуск... И так несколько раз до самого Санкт-Петербурга!
- Гениальное решение, Карл! - Гаскойн не скрывал своего восторга. - Удивительно удачное!
- Теперь мы летим на расчетной скорости. - Мой друг из присущей ему врожденной скромности счел возможным не заметить восторженных оценок нашего компаньона. - На месте будем примерно через три часа!
На душе у меня сделалось легко и спокойно. Вспомнилось, что во время моих и барона полетов верхом на ядрах, всегда хотелось сочинять стихи и петь, но тогда я не решился - все-таки времена были военные, и демаскировать наши разведывательные полеты пением с небес было не слишком разумным решением. Но сейчас мы мчались над облаками в совершенно мирной обстановке, и я, набрав в грудь воздуха, запел первое, что пришло в голову:
- Широка земля под небесами.
Много в ней полей, лесов и рек!
Я другой такой земли не знаю,
Над которой мчится человек!
- У тебя явно есть поэтический талант, Томас! - со смехом прокомментировал барон. - Пиши стихи!
- Карл, - отозвался Гаскойн сдавленным голосом, - то, что мы летим - замечательно! Но как вы собираетесь остановить наш снаряд точно над Санкт-Петербургом?
- Я рассчитал заряд пушки так, что ядро пролетит над городом без остановки, до самого моря, - ответил Мюнхгаузен. - Мы же в определенный момент просто отцепимся от сети и воспользуемся еще одним моим изобретением.
Он похлопал ладонью по котомке на груди.
Так мы летели и летели. Барон раскурил трубку и принялся рассказывать Гаскойну очередную порцию историй о наших приключениях и похождениях. Карл Чарльз слушал, иногда похлебывая квас из фляги на поясе. Я тоже периодически прикладывался к своей фляге - правда, в ней у меня было кое-что покрепче кваса. Между историями о романе Мюнхгаузена с полинезийской принцессой и о поисках древних ящериц в джунглях Южной Америки мы перекусили бутербродами с брынзой, которые мой друг предусмотрительно с собой.
Кстати, именно тогда я по достоинству оценил и провидческий гений Карла Иеронима в области конструирования одежд для воздушных путешественников: на небесных высотах оказалось весьма прохладно, и если бы не тулупы, шапки и перчатки, нам бы пришлось ох, как не сладко!
Где-то через пару с гаком часов Карл Иероним выудил из кармана камзола складную подзорную трубу. Развернул ее, взглянул сквозь окуляр вдаль:
- Вот и Санкт-Петербург показался! Господа, по моей команде отцепляемся от снаряда и открываем наши мешки!