Но у серии СБ был еще один хозяин — КБ Архангельского. Они имели право выпускать изменения от имени главного конструктора. Все изменения попадали в наш КОСТР. Каждый начальник бригады, получив изменения главного конструктора, докладывал лично Тарасевичу. Только он, поговорив с Архангельским, мог принять решение, с какой серии изменение подлежит внедрению.
После духа романтики и творческого горения, которым была насыщена атмосфера в КБ Болховитинова, работа в КОСТРе казалась скучной и заурядной. Однако здесь я прошел школу конструкторской дисциплины крупносерийного производства и системы ведения чертежного хозяйства. Этот опыт, который не дает ни один институт, очень пригодился мне при внедрении в серийное производство наших первых ракет.
Не обходилось без летных происшествий, которые вносили оживляющую струю в однообразную работу с чертежами серийного производства.
В ЛИСе не перевелись охотники до розыгрышей и рискованных шуток. Расскажу об одном таком случае.
Летом 1936 года в Испании началась гражданская война, в ходе которой Советский Союз оказывал армии республиканского антифашистского правительства Испании помощь военными советниками, «добровольцами» и вооружением. Республиканская армия фактически не имела своего воздушного флота. На стороне мятежного генерала Франко сражались немецкие и итальянские летчики на «мессершмиттах» и «юнкерсах». На стороне республиканцев воевали советские добровольцы на «чайках» (И-153) и «ишаках» (И-16). Это были истребители, созданные Поликарповым в начале 30-х годов. Они уступали «Мессершмиттам-109» в скорости и вооружении. Для усиления воздушного флота республиканцев завод № 22 получил боевое задание: увеличить выпуск СБ — десятки СБ изготовить для Испании. Требовалось доработать самолет так, чтобы его можно было в разобранном виде упаковать в большой деревянный ящик — контейнер, а по прибытии на место быстро собрать в полевых условиях. Это была сверхавральная работа. При летных сдаточных испытаниях появлялись замечания, которые грозили срывом отправки самолетов в Одессу, откуда они шли морем в Испанию.
Особенно досаждал ЛИСу при оформлении документов на сдачу один из военных представителей. Его формальное отношение и постоянные придирки бесили даже Тарасевича. Он обращался к начальнику военной приемки: «Кто же из нас вредитель? Я, осужденный еще в 30-м году, или этот ваш военинженер второго ранга, по капризам которого самолеты не уходят в Испанию?»
ЛИСовские «забулдыги и хулиганы», как называли их в свое время в КОСТРе, задумали рискованное мероприятие. Капризному военпреду предложили самому занять место в кабине штурмана и убедиться, что в полете стрельба из пулемета передней огневой точки совершенно безотказна. Военпред действительно пострелял в полете, не жалея патронов, и по переговорному устройству доложил летчику, что самолет принимает, можно идти на посадку. Но летчик вдруг объявил, что отказало устройство выпуска шасси. Он вынужден садиться на «брюхо» с невыпущенным шасси. В этом случае в передней кабине оставаться нельзя. При посадке неизбежно «в лучшем случае будут повреждены ноги, а в худшем…» Короче, летчик принял решение и приказал упрямому военпреду открыть нижний аварийный люк и по команде прыгать, спасаясь на парашюте. Опыта покидания СБ на парашюте еще не было. Злополучный военпред при покидании самолета получил сильные ушибы, а при приземлении сломал ногу.
Освободившись от пассажира, летчик демонстрировал над аэродромом маневры, якобы помогавшие выпуску шасси. Когда он убедился, что к парашюту военпреда подошла санитарная машина, он выпустил шасси и благополучно совершил посадку.
Военпред месяца на три был уложен в госпиталь. Сдача самолетов пошла без задержек.
О том, что на самом деле шасси было в полном порядке, знали поначалу очень немногие. Третий член экипажа — бортмеханик, сидевший в центроплане на месте стрелка-радиста, — подтвердил, что во время попыток выпуска шасси электромотор гидронасоса сильно «гудит». В ЛИСе появилось еще несколько свидетелей, показавших, что это не первый случай «гудения» электромотора, даже без команды на выпуск шасси. Летчик, выбросивший военпреда, предложил: «Пусть электрик полетит и разберется, что там происходит».
Для установления истины Тарасевич предложил полететь мне. Я подготовил кабели, приборы и с заводскими электриками все смонтировал в задней кабине стрелка-радиста. Перед полетом летчик был явно разочарован, что меня нельзя засадить в переднюю кабину штурмана. Бортмеханик от полета в передней кабине отказался, мотивируя тем, что конструктор что-нибудь не так включит, шасси не выйдет, а он парашютом пользоваться на скоростном самолете не желает, тем более, что не прыгал даже с вышки.
Полетели без бортмеханика. В полете никаких неисправностей и «гудения» не обнаружилось. Летчик, однако, с посадкой не торопился и доказал мне, что на СБ летать «страху много, а удовольствия никакого». После приземления Годовиков, с которым у меня были добрые отношения, раскрыл мне причину «отказа» шасси: «Слава Богу, военпред жив остался, но нам от его придирок жизни не было. А Тарасевичу ты сам сообрази, что доложить». Годовиков был добрейший человек. Он сильно мучился, узнав о затее ЛИСовских бортмехаников уже после отправки военпреда в госпиталь. Катя, работавшая контрольным мастером, подчинялась Годовикову. «Лучшего начальника, чем Николай Николаевич, не придумать,» — говорила она. В своем докладе Тарасевичу я сказал, что все в полном порядке, а имевшее быть происшествие воспроизвести не удается — видимо, был редчайший случай попадания посторонней частицы под контакты включения электромотора.
После напряженной работы выходные дни и два вечера в неделю мы с Катей проводили на водной станции «Крылья Советов» у Бородинского моста. Мы оба понравились тренеру школы академической гребли. Я был загребным на мужской распашной четверке, Катя — на женской. Академическая гребля оказалась очень тяжелым и азартным видом спорта. В августе на соревнованиях Катина команда выиграла первенство Москвы в своем классе, а моя вытянула только на третье место.
Чтобы пересесть с учебной четверки на академический клинкер, требовалось через день тренироваться и в октябре повторно выйти на общемосковские соревнования. Но я еще год назад дал обязательство совершить путешествие в горы. Несмотря на протесты тренеров, мы оба заявили о выходе из команд до будущего года и отправились в горный лагерь. Путешествие по Кавказу, которое мы совершили осенью 1936 года, с точки зрения туристских и альпинистских приключений ничем особенно выдающимся не отличалось, остались воспоминания об истинно прекрасной природе — «лучше гор могут быть только горы». Но если попробовать в 1996 году повторить этот маршрут, проходивший через Кабардино-Балкарию, Сванетию, Грузию, Абхазию и Азербайджан, мало шансов вернуться целым и невредимьм из-за междоусобных вооруженных конфликтов в этом регионе…
Для КБ Болховитинова 1936 год заканчивался мучительной работой по серийному производству ДБ-А в Казани. Настроение в коллективе было пессимистическим. Серию ограничивали шестью машинами, мотивируя необходимостью предварительных войсковых испытаний. Глававиапром стремился выиграть время, чтобы начать летные испытания АНТ-42 (он же ТБ-7, позже переименованный в Пе-8). Этот самолет по всем параметрам превосходил ДБ-А. На высоте 8000 метров он развивал скорость свыше 400 км/ч. Новый четырехмоторный бомбардировщик фактически был пятимоторным. На центроплане был установлен мотор с компрессором, который обеспечивал наддув четырех моторов для высотности и мог снабжать воздухом герметичные кабины экипажа. Впоследствии от этого пятого мотора отказались, установив моторы Микулина АМ-34ФРНВ, которые сами себя наддували. ТБ-7 имел мощное оборонительное вооружение. АНТ-42 по всем летно-тактическим показателям превосходил «летающую крепость» Боинга, появившуюся спустя год.
Создание такого самолета было крупнейшим достижением туполевского коллектива и советской авиационной промышленности.
Болховитинов понял, что ДБ-А не выдержит конкуренции с ТБ-7. Он начал работы над двумя новыми необычными проектами: истребителем «И» и скоростным истребителем-бомбардировщиком «С». «И» компоновал Исаев в виде двухбалочного двухкилевого самолета с дистанционно управляемыми пулеметами для защиты задней полусферы. Для лобовых атак были два пулемета ШКАС и новые авиационные пушки ШВАК калибра 20 мм.