— Что ты там делаешь?
— Мою прихожую.
— Там давным-давно чисто.
Наверно, у него в носу застрял запах свинарника. Тут с лестницы спустился дедушка. В последнее время он почти все время был наверху, даже днем.
— Отлично, — сказал он. — Тут ужасно пахнет.
— Теперь будет чисто, — ответила она. — На кухне венские булочки. И горячий кофе.
— Большое спасибо, — сказал он и осторожно зашаркал по снятым доскам, которые лежали рядом с гвоздями.
Взявшись за дверную ручку, он спросил:
— Можешь меня подстричь?
Она выпрямилась.
— Подстричь?
— Анна меня стригла. И Тура тоже. На кухне. У нас есть для этого специальные ножницы.
— Надо попробовать, смогу ли я…
Он не стал дожидаться ответа, зашел на кухню и закрыл за собой дверь. Она не задумывалась об этом, но он был прав. Волосы у них уже свисали ниже воротника. Она сняла резиновые перчатки, достала сигареты из кармана дождевика и вышла на крыльцо. Дождь колотил по грязи, каждая капля делала на земле воронку, а потом превращалась в ровную жижу, а потом летела новая капля. Шум капающей с крыши и деревьев воды напоминал гул двигателя на высоких оборотах. И в то же время было в этом что-то успокаивающее, ей нравился дождь. Но дождь в городе, стучащий по асфальту и крышам машин, — нечто совсем иное. Когда земля оттает, ее надо удобрять. Если отец не справится с этим сам, Каю Рогеру придется брать в аренду трактор и заниматься этой работой. Сейчас она служила буфером между отцом и Каем Рогером, но если отец начнет общаться с ним непосредственно, долго это не продлится. И кто же тогда будет заниматься свиньями? Если бы он только не лежал так, когда она приехала, лишенный всякого достоинства…
Вдруг она заплакала. Плакала, затягивалась и кашляла, по фильтру сигареты стекали сопли, никто не слышал ее в шуме дождя. С кем ей поговорить? С Маргидо? Он все равно ничем не поможет, поскольку Тур на него зол за крыс. Знал бы он еще, что все в курсе пустых бутылок. Может быть, Эрленду? А он-то чем поможет? Только будет звать ее в Копенгаген. Просить ее бежать. Легко ему предлагать.
В свинарнике она прибиралась в загончиках, пока Кай Рогер раздавал корма. Они сработались, и свиньи к ним привыкли. Кай Рогер работал помощником еще в двух свиноводческих хозяйствах, куда больших, чем Несхов.
— Если отец не сможет удобрить почвы сам, ты сможешь арендовать трактор?
— Думаю, да. А если нет, может, фирма сама этим займется. Тебе надо поступить на курсы по уходу за скотом, и трактор можешь научиться сама водить. У тебя природный талант к крестьянской работе!
Она улыбнулась:
— Спасибо за комплимент, но я так не думаю.
— Ты не знаешь, сколько здесь пробудешь? Все еще не решила?
— Нет.
Эту тему она обсуждать с Каем Рогером не хотела, но из какого-то уныния спросила:
— Этим хозяйством вообще имеет смысл заниматься?
— Не так, как им занимается твой отец. Если хочешь жить нормально. Я имею в виду экономически. Тут каменный век. Нечасто встретишь ящики для новорожденных поросят, переделанные из ящиков для динамита…
— Бедняга. Он изо всех сил старается сэкономить. А теперь они перестали получать бабушкину пенсию, осталась только дедушкина. За всю еду плачу я.
Она оперлась руками на швабру и опустила на них подбородок, рассматривая стайку поросят, которые, похрюкивая и посапывая, копошились пятачками в соломе и торфе, а хвостики так и вились в воздухе.
Кай Рогер откатил тележку с кормом к следующему загончику.
— Ты здесь следующая, — сказал он.
— Не говори так. Мне невыносимо об этом думать.
— Но ты единственная, ты же рассказывала, что у его братьев нет детей, и ты единственный ребенок в семье.
— Все немного сложнее.
— Какие тут сложности? Ты единственная.
— У меня собственная жизнь. В Осло.
— Сейчас так не скажешь.
— И отец может еще долго работать.
— А потом?
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложила она.
— Может, как-нибудь съездим вечером после работы поесть пиццу?
— Ты меня приглашаешь? — сказала она, засмеялась и снова принялась энергично подметать проход.
— Да.
— Я расхаживаю здесь в грязном комбинезоне и чувствую, будто меня пожевали и снова выплюнули…