Воитель тревожный, мечтатель безбрежный,
суровой эпохи избранник мятежный,
Раковски, ты спишь под могильным крестом,
надломленным ветром в бурьяне густом.
Почил ты спокойно, — заснуть не хотевший,
над пламенем злобной стихии кипевший.
Дремли, отшумевший, спокойно дремли.
Кто вырвет тебя из могильной земли?
Седая природа вещей и явлений
хотела вложить в тебя жаждущий гений,
и череп твой стал словно жаркий очаг,
и пламя восторга взыграло в очах.
Увы! Искушаемый демоном тайным,
ты сделался крайних начал сочетаньем,
пылающим сердцем, в котором жила
сверканьем зарниц побежденная мгла.
Врагов ненавидя враждой сатанинской,
к друзьям ты любовью пылал исполинской,
любовь словно крестную ношу влача,
ты верил — и вера была горяча.
Кумир твой — свобода, святая свобода!
Ты верил в Балканы и в сердце народа,
народа в бесчестье, народа в крови.
Вся жизнь твоя — подвиг мечты и любви!
В грядущего мрак ты вглядеться пытался,
в забытое прошлое дерзко вторгался,
чтоб снова взметнуть, словно знамя полка,
забвеньем покрытые славы века,
звучанья юнацких сказаний и песен,
преданья, которых не тронула плесень...
Ты взором орлиным глубоко проник
в сужденья болгарских писаний и книг,
и в древности темной глухие провалы
мечта твоя дух животворный вдыхала.
И делались ближе, теплей и родней
виденья в прошедшее канувших дней.
А сердце твое было верой согрето,
от сфинксов немых ожидал ты ответа,
шагал ты, сметая преграды с пути,
везде ты хотел, побеждая, пройти!
Ты, сердцем высок и душой беспокоен,
несчастный мечтатель, апостол и воин,
хотел, чтоб в мгновенье слетело само
пятивековое гнилое ярмо.
Мы помним: на Саве и у Дымбовицы
ты первый воскликнул: «Свободы зарницы!»
Перо твое, речь твоя, ярость бойца
надежды вселяли в людские сердца.
Недремлющий дух усыпленного края,
стоял ты на страже, очей не смыкая,
то мудрый мыслитель, в ком древность жива,
то просто шальная сорвиголова!
То узник в Стамбуле, то вождь на Балканах
поэт и разбойник в отрепьях и ранах,
ты был воплощеньем извечной борьбы,
железом, и мыслью, и громом трубы!
Века о деяньях твоих поразмыслят
и к славному лику бессмертных причислят.
Тебя зарывали без набожных слез,
и холм твой могильный бурьяном зарос,
людьми позабыта могила немая...
Но не заросла та дорога прямая,
она — как в грядущее брошенный луч,
что нам указал ты средь мрака и туч.