Он выдернул руку, но пошел следом, сгорая от любопытства, зачем так сильно ей понадобился. Габриэль пересекла двор, нырнула в проход между каменной стеной и лошадиными стойлами и замахала оттуда нетерпеливо, потому что мальчик застыл истуканом посредине двора. Он никогда не видел ничего подобного — всё было для него удивительно и интересно. Это оказался не дом, а замок, и очень большой. Но рассмотреть его как следует Габриэль не дала. Она снова потащила его за собой, и на сей раз мальчик не упрямился.
За лошадиными стойлами она повернула направо, и перед ними открылось большое пространство внешнего двора, огороженного крепостной стеной. Стена сходилась к опорам опущенного подвесного моста, за которым виднелась полоса песка и густой лес.
У ворота, поднимающего мост, стоял молодой мужчина в кожаном фартуке ниже колен, по виду кузнец. Еще пятеро, в военной форме, разговаривали у ступеней, ведущих к главному входу. Рядом стояли оседланные лошади. Лошадей было шесть, то есть солдаты ждали кого-то.
Габриэль остановилась. Она приветливо помахала кузнецу, который чинил ворот, и стала быстро говорить что-то мальчику. Тот сделал вид, что внимательно ее слушает, а сам то и дело косил глазами по сторонам, пытаясь сообразить, что это за место, где он оказался волею судеб.
Под конец в голосе девчонки появились вопросительные нотки. Мальчик дернул плечом и показал себе на уши. На лице Габриэль отразилась радость. Заглядывая ему в глаза, она стала говорить еще быстрее, время от времени взмахивая руками. И тут он услышал знакомое ему слово.
Уцепившись за него, он сложил в уме фразу и сказал, прервав девчонку:
— Я знаю латинский.
Она сразу замолчала, округлив глаза. Потом, подбирая слова, спросила:
— Правда, знаешь?
Мальчик кивнул, и Габриэль скорчила огорченную гримасу.
— Тогда я проспорила, — вздохнула она. — А на латинском я говорить не люблю, скучный он. И зачем его только учат? — Снова оживляясь, она сказала: — Меня Габриэль зовут, а тебя?
— Филь, — ответил мальчик.
Девчонка рассмеялась, захлопав в ладоши:
— Ой, какое имя забавное!
— И совсем не забавное, — нахмурился он. — Отец такое дал.
Он потупился, вспомнив, что отца у него больше нет.
— А кто твой отец? — быстро спросила Габриэль, глядя на него с любопытством.
Филь сказал нехотя:
— Торговец. Товарами торгует со всего мира. — Засопев, он отвернулся, не желая выказывать слабость. — Это была прогулка. Просто прогулка. А потом налетел шторм…
Габриэль легонько коснулась его руки.
— То есть там все погибли, да? — спросила она с искренним сочувствием. — И мама твоя тоже?
— Мама умерла, когда родила меня, — пробормотал Филь.
Габриэль сказала печально:
— Ужас какой, так теперь ты сирота! — Она вздохнула и опять коснулась его руки. — Слушай, а хочешь, я тебе лося покажу? Он живет в лесу и иногда появляется на поляне. Правда, папа перед отъездом хотел с тобой поговорить, но мы успеем!
Она потянула его к подвесному мосту, Филь безропотно направился за ней.
— Лося? — удивленно спросил он. — Я никогда не видел лося. А далеко это?
— Нет, совсем близко, сразу за мостом! — воскликнула Габриэль, сделав книксен, когда они проходили мимо кузнеца. — Он у нас почти домашний, его никто не трогает, даже собаки. А лосиху убили сердары, тогда же, когда и нашего брата. Папа с тех пор стал мрачный и раздражительный, хотя вообще-то он добрый. Он обязательно поможет тебе, он в Совете важный человек!
По обшитым медью деревянным плахам они прошли мост и спустились к полосе песка, что отделяла их от леса. Филь заметил недалеко двух всадников, двигающихся рысью вдоль берега. Вспомнив, что только что сказала Габриэль, он спросил:
— А кто такие сердары?
Габриэль стрельнула в него глазами.
— Они ужасные злодеи, даже родители запрещают нам о них говорить, — скороговоркой произнесла она. — И правильно, про них такие страхи рассказывают, что лучше не слушать. А еще из-за них нас в пещеру не пускают — мама говорит, кто войдет туда несколько раз, сам превратится в сердара. А ты видел, как там красиво? Водопад известковый на противоположной стене видел? Иногда он будто светится изнутри, я каждый год хожу смотреть. Пещера открывается на несколько минут три дня подряд раз в году, больше туда никак не попасть. А так жалко!
Они углубились в лес, заросший соснами и кедром, — в их кронах прыгали белки, охотясь за шишками. Чуть дальше оказалась большая поляна, сплошь покрытая высокими желтыми цветами. Сорвав один из них, Габриэль сказала:
— Это иссоп, у нас его пьют, когда кто-нибудь заболеет. Красивый цвет, правда?
— Правда, — согласился Филь. — А что ты проиграла? — спросил он, вспомнив, что говорила она в самом начале.
— Я поспорила с сестрами, что ты немой, — хихикнула Габриэль. — А они говорят, что ты из другого мира и просто не знаешь нашего языка.
— Из какого другого? — удивился Филь.
Со стороны замка пропела труба. Габриэль обернулась в панике.
— Ой, я забыла! Побежали скорей, может, еще успеем!
Бросив цветок, она стрелой понеслась обратно к замку, Филь за ней. Однако, выбежав из леса, они увидели только спины отъезжающей кавалькады. Шесть всадников, по двое в ряд, галопом удалялись от них вдоль кромки прибоя, пока не скрылись из виду за поворотом берега.
Труба пропела опять, уже коротко. Филь перевел взгляд на замок, разглядывая башни с флагами и знакомые очертания горы, вдающейся далеко в море. И вдруг открыл рот.
Он готов был поспорить, что гора та самая, к которой он так стремился два дня назад, борясь со штормом. Как и скала с другой стороны бухты, о которую разбился их корабль. Но откуда тогда взялся этот замок? Не могли же его принести сюда и поставить, пока он спал в пещере!
Он изо всех сил зажмурился, давая время пропасть наваждению. А когда снова открыл глаза, вздохнул с облегчением — к его величайшей радости, это оказался всего лишь сон.
16
В халате, из-под которого выглядывала ночная рубашка, в комнате стояла мама и, склонив голову, пристально разглядывала что-то в своих ладонях.
Сашка прищурился. В пробивающемся сквозь шторы свете уличных фонарей он разглядел раковину. Недоумевая, с чего мама стала среди ночи ее рассматривать, он спросил, приподнимаясь на локтях:
— Мам, а Камчатка твоя не в Крыму находится?
Голос его в ночной тишине прозвучал до того неожиданно, что мама слегка вздрогнула. Не поднимая головы, она отрешенно произнесла:
— Что ты сказал?
— Я говорю, Камчатка твоя не в Крыму находится? — повторил Сашка.
Он только собрался спросить про раковину, как мама повернула к нему голову. Ее лицо показалось ему совершенно прозрачным, а глаза — пустыми и безжизненными. Несомненно было, что он ляпнул что-то ужасное.
Растерянный, Сашка пробормотал:
— Помнишь, ты говорила в прошлом году, что видела на Камчатке поляны желтого иссопа?
Он замер на полуслове. По маминому лицу при этих словах прошла судорога, и Сашка только сейчас дал себе труд подумать, что он сказал.
Мама положила раковину на стол, протянула руку и нащупала выключатель. Электрический свет залил комнату. Сашка зажмурился.
— Вставай, — услышал он ее голос. — Умывайся и выходи на кухню. Завтракать будем.
— В четыре утра? — взглянув на будильник, возмутился он не очень убедительно. Но мамы в комнате уже не было.
Когда Сашка зашел на кухню, она сидела за столом одетая и причесанная, словно собралась на работу, положив перед собой тонкие руки с пальцами, сплетенными в замок.
— Садись, — кивнула она на стул.
Под ее глазами лежали тени. Чувствуя необычную слабость в ногах, Сашка осторожно опустился на скрипнувший под ним стул.
Шумел закипающий чайник. На столе стоял заварник, его фарфоровая крышка лежала рядом. Тут же стояла пачка чая. Догадавшись, что разговор будет долгим, Сашка устроился поудобней. Мама глядела на него, словно видела впервые. Никогда раньше она так на него не смотрела, и он вдруг ощутил укол в сердце. С его глаз точно спала пелена.