К вечеру они оказываются там, откуда началось нежданное путешествие: в лобби отеля. Чанбин и Феликс помогают дотащить Черен до номера Хенджина, вопросов не задают, но выглядят удивленными. Пак им благодарна, потому что последний ресурс на эту жизнь она уже использовала, да и не знает она, насколько прочна их с Хенджином связь. Можно ли считать, что они помирились или происходящее — это акт милосердия от доброго самаритянина? Она подумает об этом в другой раз.
В номере чисто и уютно, они бросают сумки на пол и Черен уже готовится завалиться на кровать, чтобы вновь поспать. За прошедший день ей стало действительно лучше, но слабость осталась.
— Тебе надо помыться, — Хенджин останавливает падение ее тела на чистые простыни одним резким движением и брезгливо морщит нос недвусмысленно намекая.
Черен вскипает и тут же остывает. С обонянием у нее все в порядке и ей действительно хорошо бы смыть накопившуюся грязь и помыть голову.
Несмотря на настойчивое предложение Хенджина помочь сходить в душ, она отказывается, неуверенная, что простоит на ногах столько, сколько нужно. Вместо этого Черен отмокает в горячей ванной, кое-как споласкивает волосы с шампунем и зовет Хвана. Он старается не смотреть на ее обнаженное тело, когда вытирает осторожными касаниями пушистого полотенца, а потом накидывает на нее большой не по размеру халат.
Черен ложится спать, а Хенджин спать сейчас не может, хоть и чувствует себя вымотанным. Телефон разрывается вибрацией от непрерывного потока сообщений от его друзей, зовущих в бар поговорить о насущном.
— Так и что, ты принял ее прошлое? — Чанбин громко отхлебывает пиво и вытирает тыльной стороной ладони пенку с верхней губы. — Вы снова вместе?
— Я не знаю, — Хенджин пьет уже пятый приторно-сладкий коктейль за прошедший час и благословенное опьянение растекается по венам. — Мы потрахались, а поговорить ни о чем не успели.
— А ты хочешь этого? — Феликс тоже изрядно захмелевший, они с Чанбином сидят тут чуть дольше и выпили тоже больше.
— Да? Нет? Я не знаю? Какой-то мужик помог нам сюда добраться, и мне сразу стало так стремно. Я столько страдал после нашего расставания, а она…
— Ты же не знаешь, может, это просто друг? — Феликс говорит тихо, кладет свою маленькую ладонь поверх большой ладони Хенджина и пристально смотрит тому в глаза. — Не делай поспешных выводов.
— Я и не делаю, — Хван икает, понимает, что пора закругляться. — Я устал мучаться, честно.
Разговор как-то не клеится несмотря на то, что тем для обсуждений скопилось немало. Хенджин обещает поговорить обо всем в другой раз и уходит.
Он вваливается в номер с грацией бегемота, вставшего на коньки, громко хлопает входной дверью, громко хлопается сам об пол, запнувшись о носки собственных кроссовок, громко матерится. Он наспех раздевается, моет руки в санузле и пытается хотя бы чуток протрезветь. Умывание холодной водой не помогает, он смотрит на им же забрызганное зубной пастой зеркало и видит в отражении уставшего бороться с собой человека.
Хенджину алкоголь не рекомендуется в таких количествах, однозначно, но возлияние уже произошло.
Он растирает лицо полотенцем, бросает его небрежно на пол и думает лишь о том, что самая хорошая идея сейчас — это лечь спать.
На кровати лежит Черен, она не проснулась от того, что он вернулся и Хенджин вдруг злится. Она всегда была такая, не замечала мелочей, не могла оценить в полной мере, какое счастье ей досталось. В лице Хенджина само собой.
Она выглядит все еще болезненно, судя по всему, опять поднялась температура: на лице лихорадочный румянец, изредка она покашливает и беспокойно ворочается под одеялом. Она так и не переоделась после душа и лежит в отельном халате на голое тело. Очередное сонное движение приводит к тому, что одеяло сползает на уровень живота, а разошедшиеся в стороны полы халата уже не скрывают обнаженную грудь под ним. Хенджин нервно сглатывает. Он застывает в пространстве и времени, пока смотрит на то, как ее сосок встает и становится все более острым из-за прохлады в комнате.
— Ты спишь? — тихо спрашивает он.
Предположение, что, возможно, это попытка его соблазнить, разбивается о прикосновение к ее коже: Черен горячая и ее лихорадит. Как хороший человек он должен пойти за лекарством прямо сейчас.
Хенджин на негнущихся ногах, походкой вразвалочку, плещет в стакан воды и кидает туда шипучку, несет обратно и ставит на тумбочку рядом с кроватью. Надо бы разбудить больную, но он замирает, рассматривая теперь уже и голые бедра, с которых она тоже стянула одеяло.
— Полежу пять минут и разбужу, — договаривается он сам с собой.
Хенджин снимает рубашку, шорты и ложится в кровать. Он не хочет удержаться и обнимает Черен со спины, перенимая несвойственный для ее тела жар. Хенджин давным-давно привык, что это он — источник тепла, потому проваливается в этот удушающий зной без подготовки.
Он просовывает под Черен руку, сгребает ее в кучу и тянет к себе вплотную. Она продолжает беспокойно ворочаться, что-то кряхтит, но не просыпается. На глаза наворачиваются слезы, Хенджин утыкается носом в ее загривок и проливает несколько капель на ее еще чуть влажные волосы. Он плачет, психует и злится, ведь резьбу срывает и хочется большего, а не тех шатких крох дружбы, скорее взаимовыручки, что между ними образовалась. Руки Хенджина существуют отдельно от его тела: он гладит бедро Черен, поднимаясь все выше, нежная кожа манит ее испортить и заклеймить, ему хочется укусить, поцарапать, хотя бы оставить засос. Хенджин проводит зубами по темени, лижет вспотевшую тонкую шею, уделяя особое внимание часто бьющейся синей жилке. Его вторая рука ложится на полную женскую грудь и бесцеремонно сжимает ее до красных полос, вертит между пальцами острый сосок. Хенджин погружается в воспоминания, мысленно он в тех днях, когда между ними все было хорошо, а удовольствие приносили не только ласки, но и немного дозированной боли. Он увлекается, Черен недовольно бурчит себе под нос, но пока еще не в сознании, хотя уже и ощутила дискомфорт.
Хенджин чувствует нездоровое тепло, видит распаренную как после бани кожу, ее нездоровый розовый оттенок, просит себя прекратить и одновременно разрешает себе потрогать еще чуть-чуть. Его ладонь поднимается все выше, от бедра до талии, он сходит с ума от того, как приятно сжимать и разжимать мягкие ягодицы и возбуждение разливается сладкой истомой по телу. Теперь жарко уже не только Черен, Хенджину душно, он тяжело дышит ей в затылок, распыляя аромат ее волос себе в легкие, отравляет этим себя, заражает похотью. Хенджин закрыл глаза и больше не ведет внутренних диалогов, не пытается быть хорошим, тем более, если этого никто не видит, его тормоза отказали. Его руки хаотично бродят по телу Черен, сжимая и разжимая, гладя, царапая. Ее кожа краснеет еще больше, уже не от температуры, Хенджин чувствует себя наркоманом, получившим долгожданную дозу.
Когда он наконец открывает глаза, решимость уже сформирована. Он аккуратно укладывает Черен на бок, подтягивает ей одну ногу наверх, а вторую оставляет прямой, спускает с себя боксеры, мучительно сдавливающие его возбуждение. Хенджин наваливается на Черен сверху, удерживает свой вес на предплечьях, целует ее шею и вдоль линии челюсти, а затем вводит в нее член, слегка придерживая его у основания. Смазки мало, Черен, очевидно, не готова к сексу, и было бы минимальной заботой с его стороны воспользоваться хотя бы презервативом.
Несколько первых толчков насухую почти заставляют Черен проснуться, она пытается приподняться на локтях, но упирается спиной в грудь Хенджина и падает обратно.
— Что происходит? — слабо шепчет она, с трудом разлепляет глаза, но попыток встать больше не предпринимает. Ее распирает от жары, тело мокрое, и голова почти не соображает, все подернуто сиреневой дымкой и кажется, что она еще спит.