И одновременно мне становится смешно. Очки, выигранные на дорожке… Какое они имеют значение?
— Неправда, — прервал он меня. — У каждого есть нечто такое, что для него важнее всего. Продолжайте.
— Считаете, что вы правы всегда? Но ладно. Стадион разделился на два лагеря. С одной стороны "ура", с другой — свист. Дошло даже до драки редкость на легкоатлетических соревнованиях. Пришлось вмешаться милиции. Хмелинский, когда его несли в карету "скорой помощи", ухитрился по дороге ударить Кармана по лицу: "Мерзавец!"
Тренер под давлением взглядов и выкриков своих воспитанников пробормотал без особого убеждения: "За это вас (он сказал "вас", не "тебя"), пан Карман, нужно было бы вывести из сборной команды. Вы не коллективист. А индивидуалисты немногого стоят…" Пробормотал он это без всякой убежденности. И он единственный подал ему руку на прощание, другие не захотели. Карман говорил, что именно тогда впервые проклял Профессора и его изобретение.
— Проклял? За что? Он ведь сам был во всем виноват.
— Был виноват, это легко сказать. Любой на его месте поступил бы точно так же. Ученый этого не предвидел. Так какой же он был ученый?
— Вы хотите от науки слишком многого.
— А вы — от человека.
— Погодите. Почему он погиб? Как это случилось? Может быть, именно вы, — мой собеседник встал, именно вы не остановили его вовремя?
Выстрел попал в цель. Я опустил голову. И увидел в воде его силуэт, искаженный и темный, без лица…
— Эта история далась мне нелегко, — сказал я.
— Так все-таки — вы или не вы?
— Не знаю. Потому и рассказываю.
Я сам себя не мог понять сам себя. Лишь час назад познакомился с этим типом и уже раскрываю душу. Правда, это был человек интересный, интеллигентный. Тот самый слушатель, в каком я нуждался.
— Вы знаете о дальнейшей судьбе Кармана? — спросил я.
— Да. Но вы? Я спрашиваю о вас.
— Когда я познакомился с ним, он уже не бегал.
— Разве вас это оправдывает?
— Почему вы меня оскорбляете? Не я заварил эту кашу.
Я вскочил с камня, поскользнулся и чуть не упал в воду. Это меня немного успокоило.
— Почему? — повторил я. — Прежде всего мы были друзьями. Добрыми друзьями.
— Друзьями… Возможно, он так и считал. А я — это тот самый Профессор, который, как вы выражаетесь, "заварил кашу". Это я прописал ему курс. Трудный и совершенный курс, и он его чудесно переносил.
— Так я и думал, — буркнул я.
— Разве? Вы были так увлечены своим рассказом…
Теперь я успокоился совершенно. Профессор в рассказах Кармана выглядел фигурой отталкивающей и демонической. Теперь он стоял передо мной в плоти и крови, и не было в нем ничего, что приписывал ему Карман. Абсолютно ничего. Самый обыкновенный человек. Да, и к тому же он на голову ниже меня… "Почему именно это имеет для меня какое-то особое значение?" — подумал я. А вслух спросил:
— Каким же это образом случайность сталкивает таких, как мы?..
— Вовсе не случайность. Я приехал сюда за вами.
— Зачем?
— Я быстро потерял контакт с Карманом. Он не желал со мной видеться, хотя даже антидопинговое обследование не дало результатов. Пришел только раз, чтобы спросить, на сколько хватит ему этой ускоряющей мощи. Видимо, он сохранил ее до конца. Так?
— Это единственное, что вы хотите узнать?
Он молчал. Я не ощущал к нему ни ненависти, ни даже неприязни. Как ни удивительно, его личность совсем не ассоциировалась для меня с образом Кармана. Все, что их связывало, осталось в прошлом. Тем не менее я попытался его спровоцировать.
— Вы просто не представляете, как он вас проклинал. Говорил о вас только плохо.
— Говорить так о вас он уже не может.
Я вспомнил Кармана. Словно увидел его лицо в этой темной воде. Ветер прекратился. Наши отражения Профессора и мое — вновь не искажала ни малейшая даже морщинка. И Кармана между нами уже не было.
Я вспомнил, как он рассказывал: "Он устремлял на меня эти свои глаза из-под стекол. Так и принудил меня к этому проклятому курсу. На кой он мне понадобился? Не будь этого, побыл бы еще пару лет "одним очком", а потом научился бы какой-нибудь профессии. Или вернулся к старой. Возможно, меня взяли бы тренером, все-таки какие-то заслуги у меня были. А я… из-за него… по этой скользкой дорожке… Свалял дурака. Совершенно не знал себя. Такие вещи затягивают; только начни, и колесо уже вертится, и невозможно его удержать…"
— Он не мог себя удержать, а завели его вы.
— Вздор. Разве вы не понимаете этого?
Профессор придвинулся ко мне ближе. Положил ладонь на мою руку. У него была очень тяжелая, неожиданно тяжелая ладонь.
— Расскажите о нем еще.
— Пожалуйста.
Вода перед нами. Лес на том берегу. А на этом сидят два человека и разговаривают о третьем, которого уже нет, которого нет совсем, но который им кажется отчасти живым…
— Пожалуйста, — повторил я. — Несмотря на отрицательное отношение коллег по команде, тренер не вывел его из сборной. В конце концов, Карман показал фантастическое время, а с этим в спорте считаются.
И хотя никто в этот результат не верил, победа его была неоспорима. Оч получил награду, и его вместе с Хмелинским направили нашими единственными представителями на соревнования в Стокгольме.
— И как он к этому отнесся? Вы его уже хорошо знали?
— Ну, не совсем хорошо.
— Вы почуяли сенсацию.
— Да, — согласился я. — Этот его результат показался мне чересчур подозрительным. Я чувствовал здесь — впрочем, все чувствовали — какое-то жульничество.
— Какое же жульничество? Это ему столько стоило. Почему жульничество?
— Но это не спорт.
— Знаете что, большие соревнования вообще не спорт. С помощью тренировок, техники, тактики, иногда массажа и других приемов из человека делают машину для победы. А если она не оправдывает своего назначения, ее выбрасывают. И это спорт?
— Не знаю. Во всяком случае, собственные усилия, упорство, труд…
— А разве здесь не было упорства, труда, нечеловеческих усилий?
— И посторонняя помощь, если можно так выразиться.
— Неплохое изобретение, правда?
— Изумительное, — сказал я. — В Стокгольме, куда, кстати, Хмелинский наотрез отказался лететь, Карман одержал столь же впечатляющую победу. Загнав при этом английских, американских, чехословацких и шведских бегунов, С дорожки вынесли троих. Они никогда уже не вернулись в спорт.
— Именно после этого он отказался со мной встречаться. Да, после этих соревнований.
— Тренер говорил Карману: "Побойся бога, перестань побеждать так быстро. Возьми себя в руки, ведь у тебя появилась такая сила. Не знаю, откуда ты ее взял, но она появилась. Так используй ее умело".
Карман обещал. "И ему, и себе", — вспоминал он. Но на дорожке, после первой же сотни метров, у него словно вырастали крылья. И он устремлялся вперед. Без всякой жалости к остальным.
— И к себе.
— Он беспощадно разделывался со своими бывшими победителями. Вообще со всеми соперниками, И правильно, по-моему.
— Вот как?
— Да. Вам от этого легче? Но не знаю, что здесь сказалось больше ваше изобретение или слабый характер Кармана. А после очередного забега, ставшего мировой сенсацией (снова несколько человек в больнице), хотя обследования и не выявили допинговых средств, он был выведен из состава сборной. О нем очень плохо писали и говорили.
— А вы приклеивались к нему все сильнее.
— Не говорите так.
— Но это правда. Правда! — сказал он резко.
— Нет.
Я встал. Мелькнула мысль: "Одно движение, и этот человек очутится в воде. Здесь глубоко. Он останется там навсегда. Я сильный". Сильный? Возникло желание задать ему еще один вопрос.