— У нас с Рашем будет ребенок. В апреле.
Стол скрывал мой живот, но Глория опустила взгляд, словно могла видеть мой живот сквозь его поверхность. Она подняла на меня глаза, затем снова опустила. Вверх и вниз, вверх и вниз. Она со щелчком закрыла рот, затем загнула пальцы свободной руки.
— Ты на четвертом месяце беременности. И я только сейчас узнаю об этом?
На ее лице отразилась обида.
— Прости, что не сказала тебе раньше.
— Так все остальные знают? Получается я человек, который узнает последним?
— Нет. Не многие знают.
Она высвободила свою вторую руку из моей хватки.
— Так вот почему ты съехала от Джастина?
— Да. — Когда я сказала ей, что переехала, она была так счастлива, что я навсегда покинула трейлер Джастина, что даже не спросила почему. А у меня не хватило смелости сказать ей, что он меня выселил.
— Вы с Рашем вместе?
— Нет. — Почему это было труднее всего признать? Может быть, потому, что в глубине души мне не нравился ответ.
Мы не были вместе. Вообще. Один поцелуй несколько недель назад не считался отношениями. Но было… что-то такое. Мы были чем-то особенным.
Ссоры прекратились так внезапно, что первые пару недель после того, как он вернулся домой с той выездной игры, в тот вечер, когда он расчесывал мне волосы, я была на взводе, ожидая, что они начнутся снова. Но мы обрели покой.
Снова было легко.
Его футбольный график был напряженнее, чем когда-либо, но он начал приходить в кафе по вечерам, когда был свободен. Вечером он заходил ко мне в комнату, чтобы узнать, как я себя чувствую. В понедельник вечером, когда я читала в своей комнате, он вошел и сел на пол.
Мы проговорили два часа ни о чем и обо всем на свете. О его детстве на ранчо и о моем детстве в Мишне.
Маверик по-прежнему был придурком, который, казалось, не мог засунуть ножи в посудомоечную машину лезвием вниз или убрать свое дерьмо с пола в прачечной, так что было проще избегать его. Я по-прежнему в основном проводила время в своей комнате.
Раш заботился о том, чтобы я не оставалась одна.
— Это… я даже не знаю, что сказать. — Плечи Глории поникли. — Ты действительно беременна?
— Я действительно беременна. — Я встала и приподняла свою толстовку, повернувшись боком, чтобы она могла видеть небольшую выпуклость моего живота. Сквиш.
— И это, типа, делает меня тетей. — Выражение ее лица не изменилось, но в глазах промелькнула искра.
— Ты тетя.
Она кивнула, когда я поправила майку.
— Это мальчик или девочка?
— Я не знаю.
— Ты собираешься это выяснить?
— Может быть?
Пару недель назад мы сделали УЗИ. На прикроватной тумбочке в моей спальне лежала зернистая черно-белая фотография. У Раша была своя собственная, и копию он отправил своим родителям.
Когда врач спросил, хотим ли мы узнать пол, я сказала ему, что пока не уверена. Раш пожал плечами, предоставляя мне принять решение, и врач запечатал результаты в конверт, чтобы мы могли забрать его домой.
С того дня я не видела конверта, но у меня было предчувствие, что Раш держал его при себе на тот случай, если я приму решение.
— Ты собираешься рассказать маме? — спросила Глория.
Что это была за зацикленность на нашей матери?
— Не знаю. Это не секрет. Но если ты спрашиваешь, собиралась ли я поделиться этой новостью, то нет.
— Что ж, тебе стоит. — Она пододвинулась к краю кабинки и тоже встала.
Сегодня она не взяла с собой рюкзак. Домашнюю работу делать было не нужно. Она ушла из школы после обеда на каникулы в честь Дня благодарения, а потом пришла сюда и стала приставать ко мне с просьбой позвонить маме.
— Ты ведь все равно придешь завтра, да? — спросила она.
— Да. Во сколько?
— В шесть.
— Нужно что-нибудь принести?
— Нет, у нас все готово.
— Ты готовишь?
Чак был неважным кулинаром. Я не была уверена, умеет ли Глория готовить что-то еще, кроме рамена и холодных сэндвичей. Но она хотела организовать завтрашний ужин в честь Дня благодарения. Возможно, ее бабушка приготовит индейку. Не то чтобы я любила индейку.
Она рассмеялась.
— Определенно нет.
— Ладно, — протянула я, растягивая слоги. Может, мне спросить, что мы будем есть? На всякий случай, наверное, надо поужинать перед ужином.
Глория наклонилась, чтобы обнять меня, но это закончилось, даже не успев начаться. Затем она повернулась и бросилась к двери, перепрыгивая через ступеньку, как будто собиралась перейти на бег.
— Подожди.
В последний раз она пыталась так быстро сбежать, когда ей прокололи пупок в гостях у какого-то парня, который делал пирсинг несовершеннолетним. Она весь вечер трогала свой пупок, а когда я спросила ее, что происходит, попыталась убежать.