— Можешь показать, где мы находимся на этом плане?
В топографии и абстрактном мышлении мальчик оказался несилен, но Маша уже выходила, водружая на нос темные очки.
— Ничего, — сказал я мальчику. — Мы возьмем такси!
— Такси? — крикнул нам пожилой поджарый индиец, когда мы из тени своего проулка вынырнули под, отвесные лучи солнца на Мейн Базар.
Тут я должен кое-что пояснить. Потому что сканирование местности, возможно, и заняло у меня тогда всего лишь пару секунд, но считанной информации была масса. Ночью мы проехали по помойке среди лепящихся друг к другу складов с опущенными железными жалюзи. Теперь от помойки остался узкий проход посреди улицы с грязными, несмотря на неумолимое солнце, лужами и пролетающими по воле ветра целлофановыми пакетами и обрывками газет, которые пара серых коров с выступающими ребрами принимали за пищу. А все остальное пространство и слева, и справа было заполнено бесконечными прилавками и лотками с кашемировыми шалями всех цветов и размеров, с шелковыми платками, с медными, каменными, деревянными фигурками индуистских божеств, с украшениями из серебра, драгоценных или выдаваемых за таковые камней, с горами обуви, стопками сари и грудами пластмассовой утвари.
— Такси! — с пробудившейся надеждой повторил мужчина.
Я покачал головой: такси называлась ржавая двухколесная повозка, в которую был впряжен мопед.
— Такси, такси! — неожиданно сказала Маша, уже поднимаясь на подножку. — Садись!
Я спорить не стал: я знал, что она взяла с сундука конверт.
— Коннот Плейс, Кофе Хаус! — скомандовала Маша рикше.
Теперь инициатива была у нее в руках, но я не возражал.
4
Коннот Плейс — это площадь на севере Нью-Дели, состоящая из центрального газона и трех концентрических улиц. Еще это — последний редут порядка перед энтропией Старого города или форпост цивилизации, если ехать, как мы, в обратном направлении.
Кофе Хаус оказался не кофейней, а рестораном, причем вполне приличным: со столиками, покрытыми настоящими скатертями, кондиционером и официантами в белых рубашках. В этот час, когда для завтрака было уже поздно, а для обеда — слишком рано, в зале было от силы человек пять. Но Маша — а она, похоже, это заведение хорошо знала — попросила провести нас на второй этаж, где посетителей не было вовсе.
В этой профессии, заходя в любое помещение, ты автоматически отмечаешь, есть ли в нем камеры видеонаблюдения, и где они расположены. Внизу, к моему удивлению, одна оказалась, но наверху я не обнаружил ничего.
— Здесь, по-моему, чисто, — сказал я. — Ты взяла конверт?
Маша кивнула.
— А как мы его положим обратно?
— В целости и сохранности!
Маша заказала нам зеленого чаю, пахлавы и еще каких-то местных сладостей, которые она знала.
— Только, — уточнила она, — принесите нам большой чайник и горелку, чтобы он не остывал.
Странная просьба? На мой взгляд, да. Но официанту так не показалось. Он лишь молча поклонился.
Маша дождалась, когда он принесет заказ. Вместе с медным чайником, действительно, был принесен специальный чеканный поднос и небольшая тренога, под которую была помещена зажженная спиртовка. Официант залил кипятком заварочный чайник, а медный, побольше, поместил на поднос рядом со спиртовкой.
— Позовите меня, когда снова нужен будет кипяток, — сказал он.
— Спасибо, нам хватит, — улыбнулась ему Маша.
— Как вам будет угодно!
Официант удалился. Убедившись, что путь свободен, Маша поставила большой чайник на спиртовку. Вода в нем, видимо, только что кипела — во всяком случае, из носика почти сразу же потянулась струйка пара. Маша залезла рукой под свою свободную блузку из тонкого хлопка и вытащила на свет конверт с сундука. Он тогда лежал тыльной частью, и мы видели лишь печать, скрепляющую его приклеенный клапан. На лицевой стороне, как мы сейчас обнаружили, на хинди был написан какой-то адрес.
— И куда его отправляют? — полюбопытствовал я.
— Здесь просто написано «мусор». Видимо, содержимое мусорной корзины.
Мусорная корзина, вспомнил я, была и в нашем номере, в туалете. Наверное, такая же имелась и у Ромки.
Еще раз, посмотрев в сторону лестницы, Маша поставила заклеенный конверт под струю пара. Конверт ломаться не стал и быстро распахнулся.
— Клей из натуральных компонентов, — с удовлетворением отметила моя напарница.
— Подожди! — остановил я ее.
В моей брезентовой сумке, подарке Пэгги, оставалась сложенная пополам русскоязычная израильская газета, прихваченная мною из самолета. Я положил ее на стол и, отогнув верхнюю часть, сказал Маше:
— Вытряхивай все сюда!
Теперь, если над лестницей появится вдруг голова официанта, мне будет достаточно откинуть обратно верхнюю часть газеты, чтобы скрыть наши сокровища.
В конверте оказалась горстка смятых и порванных бумажек — похоже, Ромка перед отъездом освобождал карманы от лишнего мусора. Но для нас он был бесценен!
В моей сумке всегда есть бесцветный лак для ногтей — я его наношу на подушечки пальцев, когда у меня нет возможности надеть перчатки. Еще я ношу тамцифровой фотоаппарат. С виду самый обычный, с разрешением чуть больше пяти мегапикселей. Поскольку я со своих фотографий печатать постеры не собираюсь, этого вполне хватает, чтобы увеличить любое изображение. Особенность, не предусмотренная фирмой Сони, в моем фотоаппарате такая: на карте памяти написано 512 мегабайт, но на самом деле, она на два гигабайта. Большая часть памяти занята скрытой папкой, зайти в которую чужому человеку не просто: нужно залезть в меню и произвести там ряд действий в определенной последовательности. Все свои нетуристические кадры я храню именно в этой папке.
Маша протягивала руку:
— Давай я буду снимать!
— Пожалуйста! Не забудь только поставить на макросъемку.
— Не забуду.
Я уже выкладывал перед нею первую улику. Это был размноженный на ксероксе проспект гостевого дома «Аджай» с адресом, телефонами и мутной фотографией уютного, даже кокетливого номера, совсем не похожего на те два, которые я видел. Маша щелкнула и лицевую, и обратную сторону и, увеличив картинку на мониторе, убедилась, что она в фокусе. Я убрал проспект обратно в конверт. Следующей была рекламная листовка с описанием стран, охваченных IP-телефонией из одного из местных переговорных пунктов.
А за нею шел целый ряд билетов на осмотр разных достопримечательностей, чеки из магазинов и квитанции из банкоматов. Бумажки побольше были порваны, какие-то просто смяты — в общем, времени съемка отнимала прилично.
— Ты только проверяй, чтобы везде можно было прочесть дату! — умоляюще прошептал я.
— Делаю, как умею! — отрезала Маша.
Только я успел порадоваться, что наше несходство характеров, по крайней мере, не отражается на работе!
Маша вдруг перевела аппарат и ослепила меня вспышкой. К нам шел официант. Я успел закрыть наши листочки газетой, а последний из снятых Маша просто крутила перед собой, как бы рассматривая.
— Я еще могу для вас что-нибудь сделать? — спросил официант.
— Убраться как можно скорее!
Это я, разумеется, сказал про себя. Ему я просто широко улыбнулся.
— Все превосходно!
— Но вы не попробовали пахлаву! Не понравилась?
Мы пока не знаем, именно потому, что еще не попробовали.
Зачем он приперся? Неужели где-то все-таки была скрытая камера?
Официант оставил нас в покое еще минут на пятнадцать, что позволило нам закончить работу. Я взял у Маши фотоаппарат и проверил качество снимков на самом маленьком билете — в храмы Кхаджурахо. Нет, фокус был безупречным, и отчетливо читалась даже дата, проставленная с помощью печати.
Я поперебирал груду бумажек на газете. Все они были безличными: чеки, квитанции из банкоматов, входные билеты, визитные карточки гостиниц. Только одно меня притягивало. Это был порванный пополам номерной счет из ювелирного магазина в Джайпуре. Не спрашивайте, чем этот счет отличатся от всего остального. Меня смутило даже не то, что счет предназначался для таможни, а аккуратный Ромка его почему-то порвал и выбросил. Интуиция! Короче, я сунул его к себе в сумку, а остальные бумажки стал складывать в конверт.