— Сколько бы пришлось заплатить?
— Ну, немного больше семисот фунтов. Не такая уж большая сумма, голубчик, но меня просто бесит, что должна платить какой-то налог…
Немного посчитал в уме. Значит, картина стоила около девяти тысяч?
— Правильно. Девять тысяч, — забеспокоилась она. — Меня не обманули, как вы думаете? Я наводила справки здесь, и сказали, некоторые работы Маннингса стоят все пятнадцать…
— Так и есть, — сказал я рассеянно.
— Тогда и решила застраховать ее. А если в компании потребуют квитанцию или что-нибудь в этом роде? Вот и не стала об этом думать…
— Неприятное положение.
Она допила джин, и я заказал ей еще порцию.
— Знаю, это не мое дело, Мейзи, но как удалось иметь при себе девять тысяч наличными в Австралии? Разве нет ограничений для вывоза таких сумм?
Она захихикала:
— Вы мало знаете жизнь, голубчик. Я отлично провернула дело. Мы с сестрой Арчи прогулялись к ювелиру и продали ему мою брошку… Была такая противная — в виде жабы — с большущим бриллиантом во лбу. Она имела какое-то отношение к Шекспиру, хотя никогда не знала, какое именно. Возила ее с собой, потому что дорогая. Продала за девять с половиной тысяч, правда, в австралийских долларах…
Мейзи считала, что ужинать я должен с ней. И мы отправились в ресторан. Аппетит ее не пострадал, но настроение — ухудшилось.
— Вы никому не расскажете о картине?
— Конечно, нет.
— У меня могут быть неприятности, миленький.
— Знаю.
— Люди иногда бывают такими жестокими…
— Никто ничего не узнает, если будете помалкивать. Или уже рассказали кому-нибудь?
— Нет, миленький, не рассказывала. Страшно боялась, что узнают… Совершенно не могу понять, почему должна платить этот противный налог? Картину я не стала вешать — спрятала.
— Спрятали?
— Да, миленький, почти нераспакованную. Конечно, развернула ее, когда добралась до дома. Тогда и обнаружила, что кольцо, через которое пропущена веревка, отваливается. Завернула снова, решила подождать…
— И где же?
— Сунула за одну из батарей в гостиной. Не смотрите с таким ужасом, голубчик — центральное отопление было отключено.
Весь следующий день рисовал дом. В перерывах ходил по пожарищу, пытаясь найти что-нибудь из ценностей. Встречалось многое, что можно было узнать — сетки от кроватей, кухонные агрегаты… В густом пепле местами чернели остатки балок-перекрытий. Но, кроме них, все что могло гореть, сгорело. Смог найти лишь чугунную решетку из дома леди Тайт, отделявшую холл от гостиной. Думаю, она бы ее не узнала.
Никаких угольных грелок, которые, кстати, обязаны выдержать страшный жар. Никакого металлического экрана для камина. Никакого мраморного столика.
Естественно, никакого Маннингса.
Когда появился в пять часов в «Прибрежной», в холле меня поджидала Мейзи. Агрессивная, доведенная до крайней степени раздражения. Чем мог ее обидеть?
— Бар не работает, — сказала она. — Пошли ко мне наверх. Все это возьмите с собой. — Показала на мой чемодан.
Пока ехали в лифте, опасность взрыва была налицо. Щеки ее пылали. Высветленные волосы, всегда тщательно уложенные и покрытые лаком, торчали в разные стороны. В первый раз со дня нашего знакомства не видел следов помады у нее на губах.
Распахнула дверь своей комнаты, я прошел за ней.
— Вы никогда не поверите, — с чувством сказала она. — Всю первую половину дня у меня была полиция, а всю вторую — люди из страховой компании..
О, Мейзи, вздохнул про себя, это было неизбежно.
— Расселись да еще имели наглость утверждать, будто продала все ценности… И застраховала дом на чересчур большую сумму… А теперь пытаюсь обвести страховую компанию вокруг пальца… Я им повторяла снова и снова — все было на своих местах, когда отправлялась к Бетти. А если и застраховала на большую сумму, то затем, чтобы уберечься от инфляции. Этот Лэгленд говорит, что они ничего не заплатят, пока не проведут расследования, и с таким подозрением, недоверием… У них нет ко мне никакого сострадания — я ведь потеряла все…
Остановилась, чтобы собраться с силами. Ее трясло от гнева.
— Чувствовала себя оплеванной, может, даже немного на них накричала. Меня можно понять! Была вне себя, они сами виноваты, что так грубо со мной обошлись — выставили настоящей преступницей. В конце-то концов, какое у них право говорить мне «возьмите себя в руки»?
Представил себе, какая замечательная у них вышла встреча. Поглядеть бы на полицейских и Д. Д., покидавших поле боя.