Полицейский, слегка поклонившись, сказал:
— Вот и мы, сэр.
И передал мне Дональда из рук в руки — в буквальном смысле слова. А сам тут же уехал в ожидавшей его машине.
Ввел его в дом, захлопнул дверь. Никогда никого не видел в таком жутком состоянии.
— Я спросил, — сказал он, — о похоронах…
Лицо было застывшим, слова с трудом вырывались наружу.
— Они сказали…
Замолчал, глотнул воздуха и попытался продолжить.
— Они сказали… никаких похорон.
— Дональд!
— Они сказали… нельзя хоронить, пока не закончили расследование. Сказали, будут держать ее в холодильнике…
Он очень пугал меня своим отчаянием.
— Сказали… тело убитого принадлежит государству.
Дон покачнулся. Я не мог удержать его. И он рухнул на пол в глубоком обмороке.
3
Два дня Дональд провел в постели. За это время мне стало ясно, что означает — «быть в прострации». Его напичкали успокаивающими средствами. Врач приходил утром и вечером, давал таблетки, делал уколы. Хотя я совершенно не гожусь в медсестры, но — выбора не было. Пришлось заступать на дежурство.
Когда он не спал, сидел у постели; видел, с каким трудом брат привыкает к терзающим его разум кошмарам, обретая способность видеть правду. Заметно похудел. Лицо заострилось. Темные круги под глазами стали совсем черными. Казалось, силы покинули его.
Мы кормились консервами и тем, что я готовил из пакетов. Прочитав инструкцию, делал, как там написано. Дональд церемонно благодарил меня и ел. Но чувствовал ли вкус пищи?
В коротких промежутках, когда он спал, успел дописать обе картины. Печальный пейзаж уже был не печальным — просто октябрьским. На поле появились три лошади, одна из них щипала траву. Картины, которые приятно повесить на стену, вполне сносные. Такие всегда хорошо покупают, и обычно с моего «конвейера» примерно раз в десять дней сходила хотя бы одна подобная. Тут требуется не столько душа, сколько техника.
А вот портрет Регины стал лучшей моей работой. Она смеялась — живая, сияющая. Часто по ходу работы замысел меняется; и у меня с каждым днем смещались акценты. Теперь кухня стала темнее, отошла на второй план, главное — Регина. Важна была только она. И вот кухня, которую имел перед глазами, получилась как впечатление, а женщина, ушедшая из жизни, стала реальностью.
Картину прятал в чемодане, когда не работал над ней. Не хотел, чтобы Дональд увидел…
В среду вечером брат, пошатываясь, в халате спустился на кухню. Старательно улыбался, пытаясь выглядеть по-прежнему. Сидел за столом, потягивая виски, доставленное в тот день по моему заказу, и смотрел, как я чищу палитру.
— Всегда такой аккуратный?
— Краски дороги.
Он показал на картину с конями, сохнущую на мольберте.
— Во сколько это обходится?
— Если считать стоимость материалов, около десяти фунтов. Если считать еще жару, холод, дорожные издержки, расходы на свет, еду, кров, виски и расстройство нервной системы, то выйдет приблизительно столько, сколько заработал бы за неделю, когда бы бросил пачкотню и опять занялся продажей недвижимости.
— Тогда немало, — сказал он серьезно.
— Я об этом не жалею.
— Вижу.
Закончил приводить в порядок кисти, промыв их с мылом под струей воды. Хорошие кисти стоят не меньше, чем краски.
— Когда проштудировали учетные книги компании, — вдруг сказал он, — отвезли меня в полицейский участок и попытались доказать, что я сам убил ее.
— Не может быть!
— Высчитали, что мог приехать домой и сделать это в обед. Говорят, было достаточно времени…
Взяв со стола бутылку, плеснул себе как следует. Добавил льда.
— Они что, спятили?
— Там был еще один, кроме Фроста. По-моему, его звали Уолл. Такой худой, со злыми глазами. Кажется, он даже не моргает. Уставился на меня и все повторял, что я убил ее…
— Боже мой! — ужаснулся я. — Но она ушла из цветочного магазина только в половине третьего.
— Подруга из магазина теперь говорит, что не может сказать с точностью до минуты, когда ушла. «Вскоре после обеда» — и все. А я поздно пошел на обед. Все утро занимался с клиентом… — Замолчал, сжимая в руке стакан, словно это была опора, за которую можно удержаться. — Передать не могу… как это было ужасно. Говорил, что восемьдесят процентов убийств замужних женщин… совершают их мужья…
Эта сентенция явно принадлежала Фросту.
— Отпустили домой, но я не думаю… — его голос задрожал. Передохнул, явно стараясь не потерять самообладания, достигнутого с таким трудом. — Они на этом не успокоятся.