— Почему?
— Просто удвоил ставку, а цифру 11 разбил посередине.
— О Господи, — вздохнула Сара. — Ну и тип.
Из самой вредной тучи полил дождь, менее стойкие побежали прятаться.
— Давайте сядем вон там, где сухо, — предложил я.
— Вы идите, — ответила Сара, — а мне нельзя.
— Почему?
— Это места только для мужчин.
Подумал, что она шутит, рассмеялся. Но оказалось, вовсе не шутка, смеяться было не над чем. Примерно две трети лучших мест в секторе для организаторов и участников Кубка предназначались мужчинам.
— А как же их жены, подружки? — спросил я, все еще не веря своим ушам.
— Могут подняться на крышу.
Сара как урожденная австралийка не видела тут ничего странного. Мне и, конечно, Джику это казалось диким.
Придав своему лицу серьезное выражение, он объяснил:
— На здешних крупных ипподромах заправилы скачек устраиваются с комфортом. Забирают себе лучшие места, сидят в кожаных креслах за стеклянной перегородкой. Для них открыты шикарные рестораны и бары, где можно по-королевски выпить и закусить. Их не смущает, что жены и возлюбленные едят в кафетериях, сидят на жестких пластиковых стульях на открытых трибунах. Любое племя считает свои нелепые ритуалы вполне нормальными.
— Мне казалось, ты влюблен во все австралийское.
— Нет в мире совершенства, — горестно вздохнул Джик.
— Я скоро совсем промокну, — вмешалась Сара.
Мы поднялись на крышу, где было ветрено и сыро, а вместо стульев стояли скамейки.
Примерно две трети зрителей тут составляли женщины.
— Не обращай внимания, — сказала Сара, удивленная горячностью, с которой я защищал слабый пол.
— Думал, у вас в стране уже равноправие.
— Уже, но для половины населения, — откликнулся Джик.
С нашего места был прекрасно виден весь ипподром. Сара и Джик криками подбадривали лошадей, на которых поставили, но победил номер первый, обойдя соперника на два корпуса. Я получил выигрыш восемь к одному.
— Возмутительно, — сказала Сара, — разрывая очередную пачку билетов. — На кого ты поставишь в третьем заезде?
— На третий заезд с вами не останусь. Договорился пропустить по стаканчику со знакомым Дональда.
Сара сообразила, в чем дело, и мгновенно посерьезнела:
— Опять… расследование?
— Я должен.
— Конечно, — с видимым усилием произнесла она. — Ну что ж… Успеха.
— Ты просто молодчина.
Она удивилась, что я мог такое придумать, и не поверила, заподозрив издевку. Но в общем ей это понравилось.
Гамма чувств на ее лице меня позабавила. Думал об этом, пока шел вниз.
Сектор для организаторов и участников скачек был расположен между длинным рядом трибун и дорожкой, по которой лошадей выводили на смотровой круг из загона. Своей короткой стороной сектор примыкал к смотровому кругу. В том углу, где дорожка из загона выходила на смотровой круг, мы должны встретиться с Хадсоном Тейлором.
Дождь почти перестал — приятная новость для моего костюма. Придя в назначенное место, остановился, любуясь ярко-фиолетовыми цветами. На фоне красного кадмия — белые и оранжевые островки, прожилки великолепного алого цвета.
— Чарльз Тодд?
— Мистер Тейлор?
— Просто Хадсон. Рад познакомиться.
Мы обменялись рукопожатием. Ладно скроенный мужчина лет пятидесяти, среднего роста, с приветливыми и немного печальными глазами, уголки которых слегка опускались вниз. На нем была визитка и, судя по всему, чувствовал он себя в ней так же удобно, как в свитере.
— Давайте найдем место посуше.
Я кивнул.
Мы поднялись вверх по лестнице, вошли в какую-то дверь, прошли по широкому внутреннему коридору, тянувшемуся параллельно трибунам; миновали охранника в форме и табличку с надписью «Только для членов комитета»; оказались в квадратной комнате, приспособленной под небольшой бар. По дороге сюда пришлось с извинениями проталкиваться через толпу разодетых людей, но в самом баре их было относительно немного. Две пары оживленно болтали, держа в руках полупустые бокалы с шампанским, две дамы в мехах громко жаловались на погоду.
— Любят демонстрировать свои меха, — заметил Хадсон Тейлор, успевший принести стаканы с виски; он жестом пригласил меня к небольшому столику. — Слишком жаркая погода портит им все удовольствие.
— Часто бывает жарко?
— В Мельбурне двадцатиградусные перепады в течение часа, — сообщил с гордостью за здешнюю погоду. — Да, насчет вашей просьбы. — Он сунул руку во внутренний карман пиджака и извлек сложенный лист бумаги. — Пожалуйста. Попросил напечатать для Дональда.
Галерея называлась Художественный центр Ярра-ривер.
Ничего другого не ожидал.
— Человека, с которым мы вели переговоры, звали Айвор Вексфорд.
— Как он выглядел?
— Да уж точно и не помню. Дело было в апреле.
Я достал из кармана маленький блокнот.
— Узнаете, если нарисую?
Он взглянул с изумлением.
— Трудно сказать.
Мягким карандашом довольно похоже изобразил мистера Гриина, правда, без усов.
— Он?
На лице Хадсона отразилось сомнение. Пририсовал усы.
— Нет, не он, — уверенно сказал Хадсон.
— Хорошо. Пойдем дальше.
Перевернул страничку, опять принялся рисовать.
У Хадсона Тейлора был задумчивый вид, пока я старательно изображал «главного».
— Хм, пожалуй.
Сделал нижнюю губу более пухлой, добавил очки, галстук-бабочку.
— Это он. Во всяком случае, галстук-бабочку хорошо запомнил. Мало кто носит. Как вам удалось?
— Заскочил вчера в галерею.
— У вас настоящий талант, — заметил он, с интересом наблюдая за мной.
— Дело практики, только и всего.
Долгие годы воспринимал человеческое лицо как объект воспроизведения. Видел его в перспективе, в игре света и тени, в разных ракурсах. Уже сейчас мог бы по памяти нарисовать глаза Хадсона.
— Рисовать — ваше хобби?
— Это моя профессия. Как правило, рисую лошадей.
— Вот как!
Я кивнул, и мы немного поговорили о заработках художника.
— Если моя лошадь удачно выступит в соревнованиях, закажу вам картину. — Он улыбнулся, в уголках рта появились симпатичные морщинки. — Если не выиграет, пристрелю ее.
Он поднялся, жестом пригласив меня последовать за ним.
— Сейчас будет следующий заезд. Может, посмотрим вместе?
Снова вышли наружу. Здесь были лучшие места — над большим квадратным загоном, в котором прогуливали участников предстоящего заезда. Отметим, что первые ряды предназначались только для мужчин; две пары, шедшие впереди нас, разделились, как амебы. Мужчины пошли налево и вниз, женщины повернули направо и стали подниматься.
— Пожалуйста, сюда, — пригласил Хадсон.
— А что, наверх мужчин одних не пускают?
Он искоса взглянул на меня и усмехнулся.
— Наши обычаи кажутся вам странными, так ведь? Пойдемте наверх, если хотите.
Мы поднялись наверх и нашли два удобных места, оказавшись в дамском обществе.
По дороге Хадсон успел раскланяться со множеством людей, представляя меня своим английским другом. Здесь — в Австралии — знакомятся на ходу.
— Регина, бедняжка, терпеть не могла все эти штучки с дискриминацией женщин, — заметил он. — Но у этого обычая интересная история. — В прошлом веке австралийская администрация опиралась на английскую армию. Жены офицеров оставались в Англии. Господа обзаводились любовниками из низших слоев. Не желая появляться на людях со своими вульгарными красотками, придумали правило: женщин на офицерские трибуны не пускать. Это помогало отвертеться от приставаний своих подружек, мечтавших выйти в свет.
— Очень удобно, — засмеялся я.
— Куда легче установить традицию, — заметил Хадсон, — чем потом от нее избавиться.
— Дональд говорил, что сейчас в Австралии закладываются традиции виноделия.