Николь глядела прямо вперед — сквозь лицевую пластину своего шлема за окно челнока. «Мое время пришло, — сказала она себе. — Хватило бы только отваги не дрогнуть».
— Да, мама, — проговорила Элли. — Я понимаю, я действительно понимаю… Но я твоя дочь. Я люблю тебя. И независимо от того, что кажется тебе логичным, меня не радует перспектива никогда больше не видеть тебя.
— Так что вы от меня хотите? — спросила Николь. — Чтобы они сделали из меня какую-то бионическую женщину, которая будет вечно толкаться среди вас, играть роль гранд-дамы, надуваться от важности и утомлять всех разговорами? Подобная перспектива меня не привлекает.
— Мы все восхищаемся тобой, мама, — сказала Элли. — Вся твоя семья любит тебя, и ты можешь потратить годы жизни на общение с Симоной, Майклом и их детьми… У тебя никогда не будет проблем с нами…
— Дело не в этом, — Николь развернула свое кресло и оказалась лицом к голой стене. — Вселенная — это постоянное обновление, — произнесла она, обращаясь столько же к себе, сколько и к Элли. — Все — личности, планеты, звезды, даже галактики — имеют свой жизненный цикл, и смерть должна последовать за рождением. Ничто не длится вечно. Даже сама Вселенная… Перемены и обновления являются важной частью всего процесса. Октопауки знали это очень хорошо. Вот поэтому-то они включили терминацию в качестве неотъемлемой части всей концепции возобновления общества.
— Но, мама, — отозвалась Элли из-за ее спины, — когда нет войны, октопауки заносят в терминационные списки лишь тех, кто не вносит достаточный вклад в свое общество, не оправдывает потраченных на него ресурсов… Нам же ничего не стоит сохранить тебе жизнь… а твои мудрость и опыт бесценны.
Николь улыбнулась.
— Элли, ты очень умная женщина, — проговорила она. — И я согласна с тем, что в твоих словах есть доля правды. Но ты полностью игнорируешь два главных элемента, определяющих мое решение… По причинам, которых ни ты и никто другой не может понять, мне важно самой выбрать время смерти. Я хочу принять это решение прежде, чем стану для вас обузой, выпаду из главного потока жизни, пока я еще пользуюсь уважением моей семьи и друзей. Кроме того, теперь я не вижу для себя места в мире, и поэтому не могу оправдать в своих глазах то мощное физиологическое воздействие, которое необходимо, чтобы я смогла функционировать не создавая всем сложностей… Словом, мне пора уходить, и это подтверждается многими факторами.
— Как я говорила тебе с самого начала, — ответила Элли, — этот холодный рационализм — не важно, верны его результаты или нет, — не может стать единственным аргументом. А ты не подумала, какая потеря ждет меня, Бенджи, Никки и всех остальных? И наша скорбь лишь усилится, поскольку смерти можно было избежать…
— Элли, я вернулась сюда, чтобы попрощаться с тобой и со всеми остальными и еще, чтобы уговорить вас не печалиться обо мне… Посмотри на октопауков: они не скорбят…
— Мама, — перебила ее Элли, борясь со слезами, — мы не октопауки, мы — люди… мы скорбим… горюем, когда умирает любимый. Да, мы знаем, что смерть неизбежна и что она является частью универсальной схемы, но тем не менее мы плачем, ощущаем острую боль…
Элли помедлила на миг.
— Мама, или ты забыла, как чувствовала себя после гибели отца и Кэти? На тебя страшно было смотреть.
Николь медленно глотнула, поглядела на свою дочь. «Я знала, что это будет нелегко, — подумала она. — Быть может, мне не следовало возвращаться назад… Наверное, надо было просто попросить Орла сказать всем, что я умерла от сердечного приступа».
— Я знаю, что ты расстроилась, — негромко проговорила Элли, — обнаружив инопланетного робота, который заменил тебя в семье Майкла и Симоны… но не стоит переигрывать. Рано или поздно их дети и внуки узнают, что реальную Николь де Жарден-Уэйкфилд заменить невозможно.
Николь вздохнула. Она чувствовала, что проигрывает сражение.
— Я сказала тебе, Элли, что для меня нет места в семье Майкла и Симоны. Но не нужно утверждать, что моя реакция на другую Николь является единственной и даже главной причиной такого решения.
Николь ощущала утомление. Прежде чем отправиться спать, она намеревалась сперва переговорить с Элли, затем с Бенджи, а потом с остальными. Но разговор с Элли оказался куда труднее, чем она ожидала. «Но хорошо ли ты подумала? — спросила Николь себя. — Неужели ты реально рассчитывала на то, что Элли скажет: ага, мама, великолепно, ты очень умно поступаешь? Жаль, конечно, что тебя больше не будет, но я полностью тебя понимаю».