Реджи подозрительно поглядел на нее.
— О чем вы, доктор? Зачем мне идти к вам? Вы даже не были внутри, ничего не видели и не знаете. — Уилсон встал перед Уэйкфилдом. — Ричард, ты был там. Ты видел все. Ты представляешь, каким разумом и могуществом нужно обладать, чтобы создать столь огромный космический корабль и отправить его странствовать среди звезд. Что там говорить — мы ничто рядом с ними. Даже не муравьи. У нас не остается и шанса.
— Реджи, я согласен с тобой, — ответил Ричард Уэйкфилд после недолгих колебаний. — По крайней мере в части сравнения наших возможностей. Но ведь нет никаких свидетельств, что к нам относятся враждебно. Они даже не замечают, что мы исследуем их корабль. Напротив, одно то, что мы живы…
— Ой! — вдруг выкрикнула Ирина Тургенева. — Поглядите на монитор!
На огромном экране центра управления застыло изображение. Весь кадр занимало крабовидное создание. Ширина его низкого плоского тела была раза в два меньше длины. Перед телом располагались похожие на пару ножниц клешни. Целый ряд манипуляторов, жутко напоминавших крошечные человеческие головки, располагался перед каким-то отверстием в панцире. При более близком рассмотрении становилось ясно, что они наделяют „краба“ целым спектром возможностей. Тут были захваты, зонды, напильники и даже нечто похожее на сверло.
Глаза, если их можно было так назвать, укрывались защитными колпаками и, подобно перископам, возвышались над краем панциря. Глазные яблоки были или кристаллическими, или студенистыми; их ярко-синий цвет скрывал всякое выражение.
Из пояснения сбоку следовало, что снимок был сделан одним из зондов дальнего действия в пяти километрах к югу от Цилиндрического моря. Площадь в кадре, полученном телескопическим объективом, была равна шести квадратным метрам.
— Вот и компания, — проговорил Янош Табори. — Теперь мы в Раме не одиноки. — Остальные члены экипажа с изумлением глядели на экран.
Позже все члены экипажа согласились с тем, что изображение краба на экране никому не показалось бы настолько страшным, появись оно в другой миг. И хотя в поведении Реджи обнаруживались явные отклонения, в его словах было достаточно смысла: он имел право напомнить об опасностях, поджидающих экспедицию. Страх никогда не оставлял каждого участника экспедиции, каждый время от времени обращался мыслями к тревожному факту: действительно, рамане не обязаны были проявлять дружелюбие.
Но со страхом все в основном справлялись успешно. Опасность — часть их работы. Так на заре космонавтики экипажи американских шаттлов знали, что их корабль в каждом полете может разбиться или взорваться. Космонавты „Ньютона“ понимали, что участие в экспедиции сопряжено с не поддающимся контролю риском. Здорова; чувство самосохранения заставляло всех избегать сомнительных вопросов и обращаться к более спокойным и безопасным темам вроде распорядка на завтрашний день.
Выходка Реджи, совпавшая с появлением крабовидного биота на экране, послужила поводом для одного из редких серьезных разговоров на эту тему. О'Тул сразу же определил свою позицию. Хотя воображение генерала было потрясено раманами, он их не боялся. Господь выбрал его для этой экспедиции, и Ему же решать, какое из необыкновенных приключений явится для О'Тула последним. И что бы ни случилось — на все Божья воля.
Ричард Уэйкфилд сформулировал точку зрения, к которой присоединились еще несколько членов экипажа. Он полагал, что участие в полете на Раму бросило вызов его любопытству и личной сметке. Конечно, надо помнить и про неопределенность, но она помимо опасности несет и приятное волнение. Потрясающе интересные открытия и невероятная важность этого контакта с внеземлянами более чем оправдывали любой риск. Ричард не жаловался на трудности — он видел в экспедиции апофеоз своей жизни. Пусть не судьба дожить до ее окончания, пережитое оправдывает любой исход. Все равно короткая его жизнь на Земле прожита не зря.
Николь внимательно прислушивалась к дискуссии. Сама она в основном молчала, только ощущала, как кристаллизуется ее собственное мнение в общем тоне беседы. Она с удовольствием наблюдала за реакцией — словесной и не словесной — остальных космонавтов. Сигеру Такагиси явно был в лагере Уэйкфилда. Пока Ричард говорил об оказанной им чести и о волнении, которое они испытывают, участвуя в таком важном предприятии, японец энергично кивал головой. Притихший и, по-видимому, смущенный собственной тирадой, Реджи Уилсон прибавил немного — только ответил на обращенный к нему вопрос. Адмирал Хейльман с самого начала нервничал. Он то и дело напоминал всем о напрасной трате времени. Ко всеобщему удивлению, Дэвид Браун не внес новой струи в философскую дискуссию. Он ограничился короткими комментариями, несколько раз чуть было не пустился в пространные объяснения, но промолчал. И истинное его отношение к сущности Рамы так и осталось невыясненным.