Выбрать главу

Заключительная формулировка в написанном им письме — "А потому лучше всего — оставаться в молчании" — обращена специально к матери, так как она просила невозможное. Применительно к людям в целом смысл фразы в том, что "бесполезно лягать колючки", сопротивляясь судьбе, которая неотвратима; но из этого не следует полное равнодушие к усилию. Человек, говорящий: "Все предопределено, поэтому я не буду предпринимать усилие", навязывает ложное предположение: "И я знаю, что предопределено". Может быть, он отбросит обязанность, в которой усилие должно быть сделано. Так и Шри Кришна говорил Арджуне в Бхагавад-Гите, что его собственная природа вынудит его сделать усилие.

Мать вернулась домой, а Свами остался, как и ранее. Но не вполне. За два с четвертью года, проведенных им в храмах и святынях Тируваннамалая, уже появились первые знаки возвращения к внешне нормальной жизни. Он уже начал есть каждый день в определенное время и затем (чтобы ни от кого не зависеть) уходил на поиски пищи. Он говорил несколько раз. Он начал отвечать преданным, читать священные книги и разъяснять сущность их учений.

Когда он впервые пришел в Тируваннамалай, то сидел погруженный в Блаженство Бытия, полностью игнорируя мир и тело. Он обычно принимал пищу, только если ее клали ему в руки или рот, и даже тогда едва достаточную для поддержания тела. Это характеризовалось как тапас, но слово тапас имеет очень сложный смысл. Оно подразумевает сосредточение, ведущее к аскетизму, обычно в наказание за прошлое потворство своим желаниям, чтобы их полностью искоренить и обуздать уходящую энергию, которая ищет средство выражения в уме и чувствах. Другими словами, тапас обычно означает стремление к постижению Себя посредством епитимьи и аскетизма. В случае Шри Бхагавана элементы борьбы, епитимьи и насильственного сдерживания полностью отсутствовали, так как ошибочное отождествление "Я" с телом и вытекающая отсюда привязанность к телу были уже разрушены. С его точки зрения не было даже и аскетизма, ибо он полностью прекратил отождествлять себя с телом, подвергавшимся аскезе. Он подразумевал это в более поздние годы, говоря: "Я не ел, и поэтому они говорили, что у меня пост; я не разговаривал, и поэтому они считали, что я мауни". Все было очень просто: кажущаяся аскеза была не поиском Постижения, а результатом Постижения. Махарши совершенно определенно указывал, что после духовного Пробуждения в доме своего дяди в Мадурае уже более не было садханы (поиска или стремления).

Поэтому также Шри Бхагаван не был и мауни в общепринятом смысле — соблюдающим обет молчания ради изоляции себя от окружающих. Не имея мирских потребностей, он просто не нуждался в речи. Кроме того, объяснял Махарши, встреча с одним из мауни подсказала ему, что молчание будет и хорошей защитой против нарушения внутреннего Покоя.

В начальный период своего пребывания в Тируваннамалае погружение в Блаженство часто отключало восприятие проявленного мира. Он рассказывал об этом в своем колоритном стиле: "Иногда я открывал глаза и видел утро, иногда — вечер: я не знал, когда солнце поднимается или садится". В некоторой степени это продолжалось, но только стало редким, а не обычным. В более поздние годы Шри Бхагаван однажды сказал, что часто слышал начало парайяны (пения Вед) и затем — конец, но из-за поглощения Атманом ничего не воспринимал между ними и желал знать, как удалось так быстро закончить и не пропущено ли что-нибудь. Однако даже в ранние месяцы жизни в Тируваннамалае часто имелось полное восприятие событий, и уже значительно позднее он рассказывал о таких эпизодах этого периода, которые, как думали тогда люди, он не сознавал.