Рамаяна

А шеи — как змеи, хоть сами громадины были.
У многих, однако, не шеи, а впадины были,

И головы вдавлены в плечи. Природы причуды,
Страшилища были брыласты и сплошь вислогруды.

Иные плешивыми были, на прочих стояла
Косматая шерсть, хоть валяй из нее одеяла!

Царевну Видехи, с лицом, как луна в полнолунье,
Кольцом окружали ублюдки, уроды, горбуньи,

Тьма-тьмущая ракшаси рыжих, чернявых, сварливых,
Отвратных, запальчивых, злобных, бранчливых, драчливых.

Им копья, бодцы, колотушки служили оружьем.
Сын Ветра дивился ногам буйволиным, верблюжьим.

Ушам обезьяньим, коровьим, слоновьим, ослиным
И мордам кабаньим, оленьим, шакальим, тигриным,

Ноздрям необъятных размеров, кривым, несуразным,
Носам, точно хобот, мясистым и трубообразным,

И вовсе безносым уродам, еще головастей,
Губастей казавшимся из-за разинутых пастей.

Сподвижник царевича Рамы, великого духом,
Дивился грудям исполинским, свисающим брюхам.

Ругательниц глотки воловьи, верблюжьи, кобыльи
На всех срамословье обрушивали в изобилье.

Сжимали свирепые ракшаси молоты, копья.
Нх космы свалялись, как дымчатой пакли охлопья.

По самые уши забрызганы мясом и кровью,
И, чревоугодью привержены, и сквернословью,

Терзали они плотоядно звериные туши
И жадно хмельным заливали звериные души.

И дыбом поставило все волоски обезьяньи
Ужасное пиршество это при лунном сиянье!

Страшилища расположились для дикой потехи
У древа ашоки, где плакала дева Видехи.

Палимая горем, страдая телесно, душевно,
Красой несравненной своей не блистала царевна.

В тоске по супругу, подобно звезде, исчерпавшей
Святую заслугу и с неба на землю упавшей,

Бледна, драгоценных своих лишена украшений.
Лишь верностью мужу украшена в пору лишений,

С кудрями густыми, покрытыми пылью обильной,
От близких отторгнута Раваны властью всесильной, —

Слониха, от стада отбитая львом; в небосводе
Осеннем — луна, когда время дождей на исходе.

Волшебная лютня, таящая дивные звуки,
Чьей страстной струны не касаются трепетно руки, —

Царевны краса оскудела с любимым в разлуке.
Прекрасная Сита, — без вешнего цвета лиана, —

В отрепья одета, явилась очам Ханумана.
Сложенная царственно, с телом, забрызганным грязью,

С возлюбленным Рамой не связана сладостной связью.
Глаза ее были тревоги полны и томленья.

Она озиралась, как стельная самка оленья.
И Паваны сын любовался красою невинной,
Как лилией белой, что грязной забрызгана тиной.